Люди ПЕРЕХОДного периода - [95]
— Да ты сам… — в ответ на этот неприятный заход начал было Петро, но в этот момент я решил вмешаться и влез с мирной инициативой.
— Стоп! — крикнул я и встал между ними, разведя руки в стороны. — Стоп, стоп, стоп!!! — Братья тормознули и уставились на меня, часто моргая веками. В этот момент я буквально мог наблюдать за тем, как медленно возвращаются в оболочку своих голов каждый из малоотличимых братских разумов. Наконец процесс завершился. Это я понял по тому, как оба они синхронно перестали моргать и приняли прежний вполне миролюбивый вид.
— Извини, Герыч, — первым произнёс брат Павел и понуро опустил виноватый головной шар, — это всё от усталости, от того, что сидим и ждём себе у моря погоды, а она никак не начнётся.
— И моря этого нет обещанного, вообще никакого ни хера, одни только сказки рассказывают, а помочиться, так на-ка, выкуси, — добавил Петя и опустился на пыльный наст. — А по небу, если уж на то пошло, скучаем, сил просто нет никаких, и чтоб цвета оно было нормального, а не как вся эта непроглядность — чтоб как трусы нашего детства, из синего сатина, какие на верёвке у барака сушились в Перхушкове.
— Искупаться, он хотел сказать, — извинился за брата Паша, — помочиться по-любому не получится, даже не мечтай: и нечем, и не заведено тут, в принципе. Нет самой переработки потребления и обратной отдачи, сам же видишь. А ты, Гер, интересуешься, есть тут масло сливочное или нету, — он вздохнул пустым и таким же пустым выдохнул обратно, — какое тут на хер масло, всё масло ихнее, наверно, за Входом заскладировано, а поди ещё линию эту пересеки, понимаешь, замучаешься оборачиваться с первого по пятый, братан, такие дела. А про небо вообще молчу.
В этот раз, надо сказать, разговоры братьев уже не несли в себе прежнего оптимизма. Причина, как мне показалось, состояла в том, что они уже окончательно ко мне привыкли и перестали выдавать в мой ученический адрес действительное за желаемое. Всё как-то неожиданно резко поменялось, буквально в один разительный миг, но такой расклад всё же подходил мне больше, чем та невнятица, какой они кормили меня сразу по прибытии. Думаю, мне просто повезло, что так сложились обстоятельства, приведшие когда-то в «Шиншиллу» этих странных пацанов, которым по необъяснимым причинам довелось познакомиться с Ленуськой. Уж не знаю, чего их там соединило, но только этот отработанный факт сейчас явно играл мне на руку.
— А чего вы не поделите, ребятки? — спросил я, обращаясь к обоим и желая как-то укрепить примирение. — Вы же одна плоть и кровь были всегда, да и тут только разве что оболочки разные. Но это ведь, если не ошибаюсь, чистая формальность, верно?
— Так-то оно так, — согласился Петро, — но только понимаешь, Гер, там, до надземки, мы были сильно разные, хоть и одинаковые, сечёшь? — Он вопросительно уставился на меня.
— Допустим, секу, — я неопределённо пожал плечами под хламидой, — и чего?
— А того, — влез Павло, — тут, как прибыли, взяли и усреднились, сделались такими, как изначально быть должно, когда с одного и того же яйца образуешься. Всё пополам, и мы — тоже, типа если тому столько, то и этому так же, одному дадено раз, то другому надо столько же додать. А у нас сбой имелся, с первых лет как пошло, так и поехало.
— Но мы привыкли и нормально въехали в это дело. И даже оценили, — перебил брата Пётр, — и каждый в чужой монастырь не думал даже лазить. К примеру, если он разговаривает, то я сразу — в торец, без никаких. А если, допустим, я — в торец, то он даже базар не начнёт, потому как это уже будет неосмысленно. Так и жили, и всех всё устраивало.
— А тут приходится всё по новой переигрывать. Несмотря на то что местный уклад и так над тобой висит как включённый счётчик, так ещё и свои проблемы разбирать приходится, кто кому кого главней и хули раньше молчал, — поддал со своей стороны огня Павел.
— Это называется фрейдистская компенсаторика, вещь вполне понятная, так что не огорчайтесь, пацаны, — вмешался я в прения сторон, — это, поверьте, не самое страшное по сравнению с тем, что мы с вами ещё не до конца понимаем, куда нас занесло. Тут никакой Зигмунд не справится, тут, боюсь, история поглавней.
— Это какой Зигмунд? — подозрительно справился Петя. — Мы, когда в самый первый раз, помню, Овал с Пашкой посещали, то, кажись, суетился там один. Маленький такой, сухонький, старичок совсем. Хвост от очереди спрашивал, только мы не поняли сначала — он с бокового отростка вклинивался, а мы его для порядка взад попросили, как все. Он ручку протянул свою благодарно, узенькую такую, почти сушёную, и говорит: «Зигмунд», и, кажется, слово второе добавил, твоё, то самое.
— Фрейд?
— Во-во! — ухмыльнулся Паша, — он самый, Фройд! Мы ему: тебе, мол, кого, дядя? А он лопочет типа «зи мир эрлабен звишхен ихнен стехен?»[15], или как-то похоже на это. Я запомнил более-менее, у меня просто опыт есть, с латынью, а она ко всему близко стоит.
— Фантастика… — пробормотал я, — неужели и он здесь?
— Ды ты чего, братан, все они тут, кто мало-мальски живучий, все как один! — воскликнули оба, произнеся это одновременно и почти слово в слово.
Три девушки работают на московской «точке». Каждая из них умело «разводит клиента» и одновременно отчаянно цепляется за надежду на «нормальную» жизнь. Используя собственное тело в качестве разменной монеты, они пытаются переиграть судьбу и обменять «договорную честность» на чудо за новым веселым поворотом…Экстремальная и шокирующая повесть известного писателя, сценариста, продюсера Григория Ряжского написана на документальном материале. Очередное издание приурочено к выходу фильма «Точка» на широкий экран.
Григорий Ряжский — известный российский писатель, сценарист и продюсер, лауреат высшей кинематографической премии «Ника» и академик…Его новый роман «Колония нескучного режима» — это классическая семейная сага, любимый жанр российских читателей.Полные неожиданных поворотов истории персонажей романа из удивительно разных по происхождению семей сплетаются волею крови и судьбы. Сколько испытаний и мучений, страсти и любви пришлось на долю героев, современников переломного XX века!Простые и сильные отношения родителей и детей, друзей, братьев и сестер, влюбленных и разлученных, гонимых и успешных подкупают искренностью и жизненной правдой.
Трехпрудный переулок в центре Москвы, дом № 22 – именно здесь разворачивается поразительный по своему размаху и глубине спектакль под названием «Дом образцового содержания».Зэк-академик и спившийся скульптор, вор в законе и кинооператор, архитектор и бандит – непростые жители населяют этот старомосковский дом. Непростые судьбы уготованы им автором и временем. Меняются эпохи, меняются герои, меняется и все происходящее вокруг. Кому-то суждена трагическая кончина, кто-то через страдания и лишения придет к Богу…Семейная сага, древнегреческая трагедия, современный триллер – совместив несовместимое, Григорий Ряжский написал грандиозную картину эволюции мира, эволюции общества, эволюции личности…Роман был номинирован на премию «Букер – Открытая Россия».
Свою новую книгу, «Музейный роман», по счёту уже пятнадцатую, Григорий Ряжский рассматривает как личный эксперимент, как опыт написания романа в необычном для себя, литературно-криминальном, жанре, определяемым самим автором как «культурный детектив». Здесь есть тайна, есть преступление, сыщик, вернее, сыщица, есть расследование, есть наказание. Но, конечно, это больше чем детектив.Известному московскому искусствоведу, специалисту по русскому авангарду, Льву Арсеньевичу Алабину поступает лестное предложение войти в комиссию по обмену знаменитого собрания рисунков мастеров европейской живописи, вывезенного в 1945 году из поверженной Германии, на коллекцию работ русских авангардистов, похищенную немцами во время войны из провинциальных музеев СССР.
Роман-триллер, роман-фельетон, роман на грани буффонады и площадной трагикомедии. Доведенный до отчаяния смертью молодой беременной жены герой-писатель решает усыновить чужого ребенка. Успешная жизнь преуспевающего автора бестселлеров дает трещину: оставшись один, он начинает переоценивать собственную жизнь, испытывать судьбу на прочность. Наркотики, случайные женщины, неприятности с законом… Григорий Ряжский с присущей ему иронией и гротеском рисует картину современного общества, в котором творческие люди все чаще воспринимаются как питомцы зоопарка и выставлены на всеобщее посмешище.
Психологическая семейная сага Григория Ряжского «Четыре Любови» — чрезвычайно драматичное по накалу и захватывающее по сюжету повествование.В центре внимания — отношения между главным героем и четырьмя его женщинами, которых по воле судьбы или по воле случая всех звали Любовями: и мать Любовь Львовна, и первая жена Любаша, и вторая жена Люба, и приемная дочь Люба-маленькая…И с каждой из них у главного героя — своя связь, своя история, своя драма любви к Любови…
Я был примерным студентом, хорошим парнем из благополучной московской семьи. Плыл по течению в надежде на счастливое будущее, пока в один миг все не перевернулось с ног на голову. На пути к счастью мне пришлось отказаться от привычных взглядов и забыть давно вбитые в голову правила. Ведь, как известно, настоящее чувство не может быть загнано в рамки. Но, начав жить не по общепринятым нормам, я понял, как судьба поступает с теми, кто позволил себе стать свободным. Моя история о Москве, о любви, об искусстве и немного обо всех нас.
Сергей Носов – прозаик, драматург, автор шести романов, нескольких книг рассказов и эссе, а также оригинальных работ по психологии памятников; лауреат премии «Национальный бестселлер» (за роман «Фигурные скобки») и финалист «Большой книги» («Франсуаза, или Путь к леднику»). Новая книга «Построение квадрата на шестом уроке» приглашает взглянуть на нашу жизнь с четырех неожиданных сторон и узнать, почему опасно ночевать на комаровской даче Ахматовой, где купался Керенский, что происходит в голове шестиклассника Ромы и зачем автор этой книги залез на Александровскую колонну…
В городе появляется новое лицо: загадочный белый человек. Пейл Арсин — альбинос. Люди относятся к нему настороженно. Его появление совпадает с убийством девочки. В Приюте уже много лет не происходило ничего подобного, и Пейлу нужно убедить целый город, что цвет волос и кожи не делает человека преступником. Роман «Белый человек» — история о толерантности, отношении к меньшинствам и социальной справедливости. Категорически не рекомендуется впечатлительным читателям и любителям счастливых финалов.
Кто продал искромсанный холст за три миллиона фунтов? Кто использовал мертвых зайцев и живых койотов в качестве материала для своих перформансов? Кто нарушил покой жителей уральского города, устроив у них под окнами новую культурную столицу России? Не знаете? Послушайте, да вы вообще ничего не знаете о современном искусстве! Эта книга даст вам возможность ликвидировать столь досадный пробел. Титанические аферы, шизофренические проекты, картины ада, а также блестящая лекция о том, куда же за сто лет приплыл пароход современности, – в сатирической дьяволиаде, написанной очень серьезным профессором-филологом. А началось все с того, что ясным мартовским утром 2009 года в тихий город Прыжовск прибыл голубоглазый галерист Кондрат Евсеевич Синькин, а за ним потянулись и лучшие силы актуального искусства.