Люди ПЕРЕХОДного периода - [49]

С Рыбой у нас на первый раз разговор вышел никакой. Я просто поставила её в известность, что с Германом у меня ничего не вышло, он даже не стал меня слушать, нёс какую-то заурядную рекламную пургу и твёрдо сообщил, что ни в каких идиотских начинаниях лично он участвовать не собирается. После этого он просто высадил меня у стоянки такси и невежливо дал по газам, позабыв проститься. Тогда я подумала, что, возможно, такой версией событий посодействую тому, чтобы совершенно отбить у неё желание впредь искать Германа с целью вовлечь его в дело. Однако я ошиблась. Я просто недоучла её характер. Раззадоренная рыбина, к тому же хищная, как никакая другая, будучи оскорблённой до самого пузыря, оказалась вполне способной совершить поистине ужасные дела. И хорошо, что на самом первом этапе они впрямую не коснулись нас с Геркой, упав по другому нехорошему адресу. Что же касается моих персональных планов дальнейшего сотрудничества с ней, то они якобы просто изменились в одночасье в связи с семейными проблемами. Маму приплела, всё такое — в общем, соскочила этим же днём, уйдя от неё насовсем.

Выслушав, Муза Пална коротко распорядилась не отдавать мне остаток зарплаты как работнику, не справившемуся с заданием, и сухо кивнула на дверь. Не зная, радоваться такому обстоятельству или по инерции оставаться в нейтральном расположении духа, я решила махнуть в «Дисконт», что на Саввинской набережной, чтобы на последние деньги и для выравнивания настроения сделать чего-нибудь приятное себе, а заодно — Герке. Что-нибудь из нижнего белья, как заведено у милых и фигуристых девушек, желающих прибиться по жизни к правильному человеку, который сможет регулярно лицезреть подобные обновки, уже имея реальную возможность наслаждаться, сравнивать и улыбчиво произносить разные обманные и ласковые слова. Там, по соседству с малозаметным торговым центром, я и обнаружила наполовину разгромленную новыми временами бывшую ткацкую фабрику, выходящую фасадом своего крайнего корпуса непосредственно на набережную. Зияющие чёрными проёмами, огромные, в три света, незастеклённые окна понуро таращились на Москву-реку. Они будто ожидали того безысходного часа, когда остатки непотребного фабричного имущества кто-нибудь из последних обитателей этого забытого богом и людьми сооружения просто вышвырнет через оконные проёмы в реку и уничтожит остаточные иллюзии насчёт любого возвращения к жизни этой обшарпанной по фасаду краснокирпичной мертвечины.

Я стояла, приоткрыв рот, и смотрела на фабричный корпус, сглатывая слюну, впитывая глазами всю эту нечеловеческую красоту. Боже, как всё это было восхитительно; я поймала себя на мысли, что уже сочиняю в голове картину будущей красоты, фантазирую, перебирая варианты, ловлю эту редкую добычу за перья радужного хвоста, и мысли мои были в тот момент одна сумасшедшей другой. О Господи, сочетание старого кирпича с новой столяркой из настоящего дерева — закажем отдельно, по моим эскизам, никаких пластиковых стеклопакетов, к чёрту! Вход — арочный, что сохранит общий стиль. Стиль? Стиль — «Сохо», старый «Челси», культурная промзона, но только уже изрядно очеловеченная, обогретая духом новых времён, ещё не успевших полностью отречься от старых свежими взглядами на самою вещь, на суть её, на то, что вышло не из-под машины, а из-под рук мастера и сразу же зажило собственной жизнью, не дожидаясь тонкой доводки. Итак: грубая фактура, сочетание малосочетаемого, где тусклая нержавейка поддерживает очищенный от накипи и грязи кирпич, обильное стекло конкурирует со старым трещиноватым деревом, изразцы — со штукатуркой, персидские напольные ковры — с нарочито примитивным однотонным половым кафелем. И никакого глянца и лака, нигде — всё исключительно матовое, приглушённое, сдержанное, седое, изначально близкое к самому человеку. В общем, ничего случайного и хамского, и права была Рыба — территория «для своих», но только не «тех», а этих, «наших» — кому будет тут хорошо вместе с нами, кому в голову не придёт обрывать крылья у ангела, чтобы сварить их в мутной похлёбке, — достаточно просто делать то, что умеет и любит сам Герка, и здесь он сможет довести свои умения до новых возможностей.

В тот день, несмотря на данное Герману обещание, я вернулась к себе в Апрелевку, хотя он и настаивал на возвращении в Плотников переулок. Сказал, завтра, мол, за вещами съездим, заберём всё, что нужно, и сразу назад. Не мог, видно, никак успокоиться, не хотел расставаться, не насытился мной, я это остро чувствовала: постоянно звонил, интересовался, как там и чего у меня с Рыбой и что та думает по поводу этих скорбных для её придумки дел. В общем, звонил до тех пор, пока у меня на мобильнике не села батарейка. Но то, что я себе нафантазировала, эта идея настолько меня завела, что я на какое-то время утратила контроль над ситуацией. Всё думала, считала, прикидывала. Надо сказать, складывались цифры намного успешней, чем вычитались, и в этом состояла главная загвоздка. Средств, даже при самой успешной продаже Геркиного жилья, вряд ли бы хватило, чтобы поднять такую махину. Да и кто даст-то, в принципе, организовать там ресторан, кто пустит под аренду помещение, чтобы разместить в нём нашу «Шиншиллу», не имевшую пока за собой ничего, кроме названия, будь оно неладно.