Люди одной крови - [28]

– Это ты мне рассказываешь?

– Тебе, тебе. Слушай дальше. Не мог Сорокин ничего с ним поделать. Две пары бойцов посылал уничтожить эту гадюку. Погибли. А тут Кутузов. Сам вызвался. Ну и забросал этот дзот гранатами. Считай, подвиг совершил. Обеспечил успех. Взяли мы Донской. А потом глядь – Кутузова нет. Сорокин сначала думал, что он к тебе вернулся, не до поисков было. Только утром спросил меня. Так и выяснили, что пропал. Я по всем каналам проверял, и через Наталью тоже: где он может быть? Может, ранен? Не нашли. То ли землёй присыпан где-то лежит, то ли в тыл в бессознательном состоянии отправили, кто теперь знает?

Поляков встал, прошёлся. За полтора года войны он многое повидал, многих потерял. Сердце зачерствело, не плакало над каждым убитым. Но были люди, которые запали в душу. И были они ему особенно дороги, и эти потери он переживал тяжело. Часто вспоминал Любавина. И повоевали они вместе всего ничего – три дня. А он до сих пор частенько вспоминал майора, и всё примерял его к сложным ситуациям в своей жизни, думал: а что бы сказал Иван Кузьмич, а что бы сделал? Как будто советовался с ним, и свою жизнь строил по Любавину.

Быстро почувствовал Жорка особое расположение и к Кутузову. Слишком уж тот выделялся из общей массы.

Всем выделялся: и умом, и знаниями, и поведением. А уж опытом военным и смекалкой! Командирам фору даст! Не зря его и Никулин сразу приметил. Как он мне говорил? Мы с тобой одной крови. Вот и Кутузов был с нами одной крови.

Поляков задумался. «Что это я его хороню? Может, жив ещё? Мёртвым Кутузова никто не видел».

Алиев, пригорюнившись, так и сидел на завалинке. Жорка спросил:

– И Наталью к поискам, говоришь, привлекал? – Покачал головой. – Мне ничего не сказала.

– Да расстраивать не хотела. А потом, может, думала, что найдётся. Чего заранее волну гнать? Да ещё в такой обстановке.

– Ну, ну. Только что-то подсказывает мне, что это маловероятно. Сердцем чую. – Помолчал. – Потери большие?

Алиев вздохнул.

– Точных данных пока нет. Но на глазок скажу: меньше, чем я ожидал. Только у Сорокина этот дзот сучий покосил много. Если б не Кутузов, боюсь, что нам бы с тобой самим этот Донской брать пришлось.

Поляков прошёлся вдоль хаты, заложив руки за спину. Остановился напротив начштаба, покачал головой.

– Да, жаль хлопцев. А Кутузов, говоришь, и жизни ребятам спас, и успех наступления обеспечил? – Помолчал. – Вот и представь его к званию героя.

Алиев пожал плечами.

– Ну, если найдётся, представим. Как скажешь, подписывать всё равно тебе.

Поляков завёлся.

– Что ты условия ставишь? Найдётся – не найдётся! Он подвиг совершил? Совершил. Вот и готовь ходатайство в штаб полка! Я подпишу!

– Да не горячись ты. Подпишу… А если он и правда без вести пропал? Не знаешь, что будет? Не только не наградят, а ещё и по шапке дадут! Тебе дадут! В первую очередь! А потом уж мне. Да и Наталье! Думаешь, никто не знает, как он у нас очутился? Тут, брат, шила в мешке не утаишь. Пока хорошо, все и хорошо. А потом… Сам знаешь, что значит без вести… А главное – звезду и вручать-то некому! Так что…

Поляков вздохнул.

– Ладно… Развёз… Может ещё и найдётся Кутузов, тогда и решать будем. Пошли спать. Я хоть пару часиков кемарну. С утра снова вперёд. – Покачал головой, – снова на линию огня. Завтра будет день – будет пища. Дай бог самим живыми остаться.

Утром батальон двинулся дальше. Танки уже проторили дорогу на Калач, так что дело шло споро. Приходилось подавлять только отдельные очаги сопротивления фашистов, но с этим справлялись быстро. И двадцать третьего ноября батальон Полякова в районе Калача встретился с бойцами Сталинградского фронта, наступавшего с юга.

Усталые, грязные и небритые, но счастливые бойцы палили в воздух из винтовок и автоматов. Обнимались и плясали от радости. Плясали, потому что победили, потому что сердца переполняла гордость за то, что преодолели всё, разбили фашиста, замкнули кольцо окружения, наконец, просто за то, что остались живы.

Теперь можно было немного передохнуть.

Передышка была небольшой, но достаточной, чтобы привести себя в порядок и выспаться.

Кутузов так и не нашёлся. Скрепя сердце Поляков приказал представить его к награде орденом Красного Знамени посмертно.

Вечером встретился, наконец, с Натальей. Она была измучена вконец. Тяжелораненых отправляли в тыл, остальных нужно было устраивать в палатках, перевязывать, успокаивать, кормить, поить. Да и просто в ласковом слове ребята нуждались. Так что и после боя дел у Натальи было – не продохнуть. Поляков с любовью смотрел на неё. Под глазами синяки, впалые щёки, на лбу морщинка. Он погладил её волосы, прижал голову к груди, осторожно коснулся губами её губ. Участливо спросил:

– Устала?

И тут же подумал: «Глупый вопрос. Не видно, что ли?».

Но Наталья вопрос глупым не считала. Сейчас она просто нуждалась в ласке, в участии. И была благодарна Жорке за внимание. Прижалась к нему, легонько покивала головой. Боже мой! Как она его любила. От нежности к нему на глазах блеснула и покатилась по лицу слезинка. Она потёрлась щекой о Жоркину щёку, и он почувствовал её состояние, ответил на её движение. Потом немного отстранился, прошептал: