Люди – книги – люди. Мемуары букиниста - [16]

Для меня особую категорию составляли люди, жившие на Большой Черкизовской улице. Их я тоже часто угадывала. Я открывала чей-нибудь паспорт и думала: вот сейчас я увижу 30-е отделение милиции г. Москвы, ул. Б. Черкизовская, дом такой-то. Меня эта улица интересовала по двум причинам. Во-первых, двое из моих «тридцать шестых» жили на этой улице, а во вторых, в те времена она только начала застраиваться недорогими кооперативными домами, квартиры в которых были по карману средней интеллигенции – преподавателям вузов, переводчикам, врачам. Народ там жил тогда деловой, некоторые ездили за границу, и книги они приносили обычно хорошие – словари, учебники, художественную современную литературу, хорошие альбомы по искусству, современную специальную литературу – в общем, ходовой товар. С ними было легко иметь дело.

Был ещё один конкретный адрес – Ленинский проспект, дом 13. Правда, туда чаще приходилось выезжать на отбор и оценку целых библиотек. Это был академический дом, и после смерти очередного светила науки его безутешная вдова (или сирота) начинала распродавать все книги. Но даже если из этого дома приходила какая-нибудь «продавательница» с одной – двумя книгами, сразу было понятно, откуда ветер дует. В этом доме, например, жил известный востоковед Н. И. Конрад, составитель «Большого японско-русского словаря». В квартиру к его вдове мы ездили не один раз.

Кстати, об академических и профессорских вдовах. К ним я испытывала прямо-таки классовое чувство. Конечно, вдова вдове рознь, однако академические и профессорские вдовы отличались на редкость тоскливым однообразием. По большей части они входили замуж за своих Ваней или Васей, когда те были ещё молодыми и только подавали надежды. За долгую жизнь Вани и Васи успевали многому научиться, учили других, писали свои диссертации, проявляли все свои способности и в результате выбивались на самый верх. А их Маши и Моти, как правило, оставались теми же поломойками и судомойками, какими они были в молодости, только разбогатевшими и привыкшими к сытой жизни. Когда же их дорогой Ваня или Вася покидал земную юдоль, жизнь этих дам круто менялась. Они просто не представляли себе, как они теперь будут жить в своих больших квартирах на вдовью пенсию. Жизнь им представлялась полной катастрофой. Они искренне считали себя самыми несчастными существами, потому что лишились стабильного и крупного, по советским меркам, ежемесячного дохода, каких-то пайков, путёвок в санатории и не были в состоянии оплачивать домработниц. Начать где-нибудь работать им и в голову не приходило, да и кто бы их взял? И вот они почти все принимались ныть и жаловаться на жизнь и продавать книги дорогого Васи или Вани. Помню одну такую «горькую вдову», которая часами умоляла по телефону Елену Павловну приехать к ней домой и ещё раз (в десятый, наверное) пересмотреть остатки библиотеки покойного мужа, иначе она умрет с голоду. Елена Павловна стонала и посылала туда меня, чтобы я отобрала хоть десяток ненужных нам книг, лишь бы от неё отвязаться. Помню эту дамочку в халате в огромной и какой-то захламленной квартире и помню золотые кольца у неё на руках с большими красивыми камнями. Помню, как при виде этих перстней меня охватывала злость – сидит вся в золоте и жалуется на бедность, чертова баба! Посмотрела бы она на то, как мы все живем. И ещё у неё хватает наглости нас доставать!

Правда, были и совсем другие вдовы. Приблизительно через год после того как я начала работать в магазине, меня пригласили оценить библиотеку покойного профессора Дементьева, очень известного орнитолога. Кажется, часть его книг приобретала библиотека МГУ, где он преподавал, какую-то часть забирала ВГБИЛ, а что-то я отбирала для нас. Так вот, вдова этого профессора была очень милой, доброй, разумной и приятной пожилой женщиной. У неё была дочь и две внучки, и она все время приговаривала, что деньги, которые она получит за эти книги, пойдут девочкам на образование. Она не ныла и не жаловалась и рассуждала очень здраво. А ещё она кормила меня и Татьяну Н., которую выделяли мне в помощницы, супом и антрекотами. Их пятикомнатная квартира располагалась в корпусе «К» на Ленинских горах, в доме, где жили преподаватели МГУ Разбираться с огромной библиотекой помогал уже немолодой, даже седой ученик профессора, которого звали, кажется, Дмитрием Васильевичем. Он плохо слышал, пользовался слуховым аппаратом, и это помешало ему сделать большую карьеру. Он тоже был очень симпатичным и изо всех сил старался соблюсти интересы семьи своего учителя.

Помню ещё одну красивую и несчастную вдову. Жил-был на свете талантливый и очень известный (даже за границей) лингвист по фамилии Щ. Он был, как говорится, интересным мужчиной, но совсем слепым. Несмотря на это, женился на красивых женщинах. Последней его женой была хорошенькая и в общем-то милая женщина, бывшая его секретарша. Звали её Эмма Александровна, если я не ошибаюсь. Самого Щ. я не видела, но Александра Фроловна и Елена Павловна рассказывали о его феноменальной способности помнить, где именно стоит та или иная книга, и по звуку определять, там ли её ищут. «Нет – нет, Шура, – говорил он Александре Фроловне, – смотри полкой ниже, восьмая слева». Он сам назначал цены на свои книги, и весьма высокие, но все книги очень быстро уходили. Когда он умер, Эмма Александровна начала продавать книги мужа, потому что надо было кормить двоих детей, которых она родила Щ. С дочкой всё было в порядке, а вот парень был какой-то психованный: ему было лет шестнадцать, но он уже попивал, скандалил и дебоширил. От этого Эмма Александровна выглядела задерганной и несчастной. При этом она сама, кажется, была преподавателем, и ей приходилось много работать. Вот её мне было жаль.