Люди и Я - [51]
— Что? — переспросила Изабель. Хотя прекрасно меня слышала. — О боже. Но чем же он тогда занимается?
— Не знаю, — сказал я. — Наверное, просто гуляет.
— Просто гуляет?
— Когда я видел его, он гулял.
Изабель разозлилась, и от музыки, которую играл Гулливер (к этому моменту довольно громко), легче не делалось.
Ньютон смотрел на меня так, что я почувствовал себя виноватым.
— Послушай, Изабель, только давай…
Поздно. Изабель уже бежала на чердак. Вспыхнула неминуемая ссора. Я слышал только Изабель. Голос Гулливера был слишком тихим и низким, еще более глубоким, чем бас-гитара.
— Почему ты прогуливаешь школу? — кричала его мать. С тошнотой в желудке и болью в сердце я поплелся на чердак.
Я предатель.
Гулливер кричал на мать, мать кричала на него. Он сказал, что я втягиваю его в драки, но, к счастью, Изабель не поняла, о чем он.
— Ты подлец, папа, — сказал в какой-то момент Гулливер.
— Но гитара. Это же была моя идея.
— Так ты меня теперь покупаешь?
Я понял, что с подростками в самом деле тяжело. Примерно как на юго-восточной окраине Дерридианской галактики.
Гулливер хлопнул дверью. Я придал голосу нужный тон.
— Гулливер, успокойся. Извини. Я всего лишь пытаюсь делать как лучше. Для тебя. Я только учусь. Каждый день — это урок, и не все даются мне легко.
Бесполезно. Не считать же плюсом тот факт, что Гулливер со злости зафигачил ногой по двери. В конце концов Изабель ушла, но я остался наверху. Один час и тридцать восемь минут на бежевом шерстяном ковре по другую сторону двери.
Ньютон пришел составить мне компанию. Я гладил его. Он лизал мне запястье шершавым языком. Так я и сидел, наклонив голову к двери.
— Прости, Гулливер, — говорил я. — Прости. Прости. И прости, что подвел тебя.
Порой не нужно никакой другой силы, кроме настойчивости. В конце концов Гулливер вышел из комнаты. Он просто смотрел на меня, спрятав руки в карманы. Потом навалился на дверной косяк.
— Ты делал что-нибудь на Фейсбуке?
— Возможно.
Он старался сдержать улыбку.
После этого он мало что говорил, но спустился в гостиную, и мы вместе посмотрели телевизор. Шла викторина «Кто хочет стать миллионером?» (Поскольку передача шла для людей, вопрос был риторическим.)
Вскоре после шоу Гулливер отправился на кухню проверять, сколько хлопьев и молока поместится в тарелку (больше, чем вы можете себе представить), и скрылся у себя на чердаке. Возникло ощущение завершенности. Изабель сказала, что забронировала нам билеты на авангардистскую постановку «Гамлета» в Художественном театре Кембриджа. Будто бы спектакль про склонного к суициду юного принца, который хочет убить мужика, занявшего место его отца.
— Гулливер останется дома, — сказала Изабель.
— Пожалуй, разумно.
Австралийское вино
— Забыл сегодня принять таблетки.
Изабель улыбнулась.
— Ничего, один вечер не страшно. Бокальчик вина?
Я никогда раньше не пробовал вина, а потому сказал «да», ибо к этой субстанции тут явно относились с благоговением. Вечер выдался теплым, поэтому Изабель наполнила мой бокал, и мы сели в саду. Ньютон решил остаться в доме. Я разглядывал прозрачную желтую жидкость в стекле. Попробовав ее, я ощутил вкус брожения. Иными словами, я ощутил вкус жизни на Земле. Ибо все, что здесь живет, бродит, стареет, заболевает. Но, как выяснилось, у того, что движется от спелости к увяданию, бывает восхитительный вкус.
Потом я подумал о стекле. Стекло получают из песка, поэтому оно знает, что к чему. Оно знает, сколько лет Вселенной, ибо оно и есть Вселенная.
Я сделал еще один глоток.
После третьего я начал понимать, зачем пьют вино. Оно делало что-то очень приятное с мозгом. Я забывал о глухих болях тела и режущих тревогах ума. К концу третьего бокала я был очень, очень пьян. Я был настолько пьян, что смотрел на небо и видел две луны.
— Ты ведь в курсе, что пьешь австралийское вино? — спросила Изабель.
На что я мог ответить лишь:
— М-м-м.
— Ты же ненавидишь австралийское вино.
— Разве? Почему? — спросил я.
— Потому что ты сноб.
— Что значит сноб?
Изабель рассмеялась, поглядывая на меня искоса.
— Человек, который не смотрит телевизор вместе со своей семьей, — сказала она. — Никогда.
— М-м-м.
Я выпил еще. Изабель тоже.
— Может, я становлюсь не таким уж снобом, — сказал я.
— Все может быть.
Изабель улыбнулась. Она по-прежнему оставалась экзотичным существом для меня. Что очевидно. Только теперь эта экзотичность мне нравилась. Более чем.
— Вообще-то возможно все, — сказал я, но не стал вдаваться в математику.
Изабель обняла меня за талию. Я не знал, чего теперь требует этикет. Читать стихи, написанные мертвыми людьми, или делать массаж? Я не делал ничего. Просто позволил Изабель гладить меня по спине, а сам смотрел вверх, выше термосферы, и наблюдал, как две луны съезжаются и становятся одной.
Наблюдатель
На следующий день у меня было похмелье.
Я понял: если, напиваясь, люди забудут, что они смертны, то похмелье им об этом напомнит. Я проснулся с головной болью, во рту пересохло, желудок побаливал. Я оставил Изабель в постели и спустился выпить стакан воды. Потом принял душ, оделся и пошел в гостиную почитать стихи.
