Люди и те, кто против них - [15]

— Национальность?

— Великодержавец.

— Оружие? Газовое, холодное?

— Ножик. Девять сантиметров. Показать?

Неужели ты думаешь, что я покажу двуручный отравленный ятаган, которым вчера покушался срубить президентскую голову? На вот тебе ножик в законе, я им режу огурцы (но ты не бойся). Девять сантиметров, без кнопки.

— Отдыхайте, — прощает меня погранец.

Я недолго лежал с закрытыми глазами. Бац — опять сыщик. Широкие плечи, открытое лицо, уверенный прищур. Раздвоенный подбородок.

— С какой целью едете?

— Туризм.

— Где будете жить?

— У друзей.

— Оружие есть?

Надоело про ножик.

— Мне оно не нужно, — рассеяно отозвался я.

Он приблизил лицо.

— Травкой балуешься? Перевозишь через границу?

Таким тоном говорят, когда ожидают услышать покаянные рыдания. Если бы он добавил: «Только правду, сынок», я бы не выдержал и зарыдал.

— Нет, — ядовито, давая ему понять, сказал я. Сразу пропал огонек. Грузно ссутулившись, старый военный резко и молча вышел из купе. Признаюсь, мне было неловко за его вероятную скупую слезу.

Мы проехали по нейтральной территории, до городка, где грелись теперь уже окраинские вояки с непорядком.

…Помню, когда я был малыш, мы с мамой были в цирке. Мы сидели в первом ряду. По барьеру бегал ленивый размашистый гепард — хоп, хоп, хоп. Я трусил из-за гепарда и скнырил, впрочем, гепарда быстро убрали. Выскочили клоуны. Я потянул маму за локоть и спросил на ушко:

— Мама, а клоуны понимают, что они смешные?..

— Один понимает, а другой обижается…

Кстати, от косметики первого ряда или от рези прожектора, у гепарда из глаз текла равнодушная слизь.

Дверь — бац, ручкой, всем оставаться на местах — бац! Это круглый пожилой окраинец. Обрадовался мне.

— О, хлопец! Один едешь? Оружие, наркотики? Лишняя валюта? Цель поездки?

— Ничего нету. Даже цели, — признаюсь ему.

Под его фуражкой пробегает тень. Я преданно смотрю ему в глаза, смеюсь, стараясь загладить вину. Он доверяет мне.

— А сколько это — лишняя валюта?

— Не знаю, сколько ее у тебя, лишней? — парирует погранец. Счастливого пути!

«Ого!» — думаю.

Кстати, я ведь уже за границей. Еще несколько лет назад это не было заграницей, но вот… Что-то во всем этом есть бестактное, не правда ли? Словно залез сестре под юбку…

Моя первая — желтая.

Я мысленно ласкаю ее теперь.

«Я так долго ждал тебя. Целых двадцать минут».

Четверть часа я почему-то стоял с рюкзаком за спиной. Потом уныло разбил лагерь, прислонив к рюкзаку гитару. Внешне я уверенно улыбаюсь уголками рта. На автобусной остановке подмигнул девчонкам (счастливы). Но на душе моей скребут котята. Они сомневаются.

Молюсь сначала Богу. Потом — Рогову.

«Незнакомый мне Рогов, — говорю я ему. — Минотавры украли у меня двадцать долларов. Но тебе тоже было нелегко. По дороге в Индию минотавры украли у тебя восемьдесят долларов. Но ты не пал духом. Нынче ты пребываешь в Африке. Пусть же удача, которая сопутствует тебе, немножко посопутствует и мне. Аминь».

Долго я шел по трассе, лениво отмахивая легковушкам, вырывающимся из-за спины. Боялся начать. Все, еще сто метров и начну. Ну, еще двадцать шагов. Поехали.

Ага, сейчас! Уже едем. Машинка тронется, а я остануся.

Двадцать минут. Десяток машин, не считая автобусов. Автобусы недоуменно пожимают плечами.

Вот и ты. Как одуванчик.

Извини, я не знаю твою марку. Я в машинах и не разбираюсь совсем. Ты «ВАЗ», с расширенным кузовом. Твой хозяин смеется. Он горбоносый брюнет с бородой — смеется.

— День добрый, — сообщаю ему.

— Любой день — добрый, — отвечает. — Люди злы бывают.

— По трассе подвезете сколько-нибудь?

Ответ утвердительный.

— Без денег?

Ответ утвердительный.

Вышел, рюкзак бросил за сиденья, меня пригласил на заднее, на переднем полиэтиленовый пакет. Легкий с виду, но неприкосновенный.

— Ох, и красота тут у вас! — С этими словами мы взяли с места и проехали десять километров.

— Не могу не пожать вашу руку. Вы первый человек, который подвез меня.

Ты, моя желтая, укатила в неизвестный мне населенный пункт с нейтральным названием Песчаное. Кажется, мы расстались навсегда. Больше я не увижу тебя, но помнить буду.

Я знал, это будет так. Я автостопщик. Нет, не побрезгую рейсовым транспортом, но машинки — это песня. Теперь и моя.

Автостоп — это сырой воздух, его пьешь как воду. У меня не было воды. Бог послал мне щедрых на яблоки женщин. Автостоп (эх, тяжел рюкзак, ибо уложен с любовью) полная свобода выбора, которой славен Божий промысел. Прежде всего это выбор позиции. Развилки убегают от меня в гору. Я разговариваю с ними, но они безумны, не слушают меня. Ненавижу знак «остановка запрещена, 750 метров». Развилки любят сей знак.

Я разговариваю с водителями. С удальцами, укротившими железного коня. Мы смотрим на мир сквозь черные, розовые, просто для близорукости привычные очки. Лобовое стекло — часть зрения джигита трассы, также как роговица и хрусталик. Предназначение лобового стекла — искажать информацию. Люди, созданные, в принципе, для счастья и любви, преломляясь через него, на глазах обрастают междометиями и нелестными эпитетами. Человек, искаженный лобовым стеклом, недостоин доброго слова. Он живет не по праву. Он обязан джигиту, последний раз простившему человеческой соринке, которая нагло лезет в обзор.