Люди и судьбы - [41]
Ближе к ночи народ угомонился, все разошлись. Кто помыться пошёл, кто в туалет. Лежачие больные, и я в том числе, также привели себя в порядок, благо уточки всегда у койки, и сестрички спинку тебе на ночь камфарой протрут. Всё в порядке. Чувствуешь себя посвежевшим. А после дяди Мишиного концерта ещё и морально отдохнувшим.
Кровать дяди Миши стояла рядом с моей. Смотрю, ворочается старик, не спит.
– Что, дядя Миша, не спится?
– Да что-то не по себе, устал, наверное, наговорился сегодня по самое не хочу. Устал.
– Дядя Миша, как же ты в голове такую энциклопедию держишь? Всё, что ты говоришь, знать надо. Я со своими двумя высшими образованиями не владею такими знаниями. Как это у тебя получается?
– Чудак человек, сравнил, тоже мне. Тебе вон чуть за тридцать, а ты уже большой человек, скоро подполковником будешь, а там и генералом, поди. У тебя свои дела. А я – что я, времени свободного много, книг в пароходстве завались. На службе пить нельзя, вот и балуюсь чтением. Читаю много, а потом своим дамам, внучатам рассказываю. Девки, знаешь, от стиха просто млеют, им не мои руки и ещё там что-то от меня нужно. Они стихи любят. А внуки, те уже на третьей строчке засыпают. А мне то и нужно. Вот так-то. Вот и весь секрет. Другой вопрос, что память не подводит, это да. Не жалуюсь пока.
Я подумал: «Глянешь на него – ну алкаш алкашом. И ещё живой, просто удивительно.
А глаза закроешь, слушая, как он читает стихи, и не верится, что ему за семьдесят. Нет, так рассказывать о поэтах прошлого, об их стихах и читать их стихи может только человек, очень сильно любящий поэзию и, наверное, жизнь».
Я понял простую истину. Он жив поэзией. Этот простой дед, мариман Миша, помешан на поэзии, на судьбах поэтов, их жизни. Именно так рассказывать о поэте может только влюблённый человек. Вот и всё объяснение.
Почти полтора месяца провёл я в больничной палате госпиталя. Приезжали родные, сослуживцы, друзья, отец приехал, жена еженедельно навещала. Всё это, естественно, настраивало на позитивный лад, поднимало настроение. Однако радовала и близость вечера, встреча с поэзией в интерпретации дяди Миши.
Казалось, так будет бесконечно.
Пришла пора операции на второй руке нашего рассказчика. С улыбкой на лице, с добрым настроением уходил тот на операцию.
– Вот, братцы, если всё подчистят нормально, завтра же уйду домой, соскучился до смерти. Ну, я пошёл, не поминайте лихом.
Операция пустячная, под местным наркозом, час работы, и жених готов под венец. Это мы так думали в те часы.
Проходит час, другой, нет дяди Миши. В коридоре какая-то суета, беготня.
Послал я самого молодого в разведку. Что там случилось? А волнение какое-то зрело в душе.
Прибегает наш посланник, белый, как стена.
– Что? Что случилось, рассказывай!
Заплакал боец.
– Умер наш дядя Миша! Умер! Сердце остановилось.
Все в шоке.
Не может такого быть, мы же вот только что его провожали, с улыбкой уходил, радовался, что домой скоро. Не может быть.
Уже ближе к ночи доктор рассказал:
– Инфаркт у дяди Миши, сердце изношено до предела. И не в операции на руке дело, просто сердечко остановилось.
Опять просто. Как всё просто получается. Взял человек и умер. Да. Не молод. Большую жизнь прожил, надорвал сердечко. Может, так и было. Но мы не верили.
А как же мы? Как мы без него, без его рассказов, без его усмешки, улыбки, весёлых глаз?
Эгоист человек. Только о себе да о себе. Вот и к дяде Мише: «Куда ты, дружище? А мы как же?»
А дядя Миша откуда-то уже сверху своим тихим мягким голосом:
– Всё нормально, мужики, не переживайте. Так надо. Все там будем.
Анонимка
– За успехи подразделения в боевой и политической подготовке, примерную дисциплину объявить благодарность и наградить ценным подарком командира четвёртой батареи, старшего лейтенанта Царёва Дмитрия Павловича.
– Товарищ Царёв, выходите, не смущайтесь.
Широко улыбаясь, под аплодисменты командир полка вручил старшему лейтенанту часы «Командирские».
– Держи, заслужил.
– Служу Советскому Союзу.
Командир полка сделал паузу.
– Кроме того, командование полка считает вполне возможным ходатайствовать о повышении комбата Царёва по службе. Батарея второй год в отличниках, офицерский коллектив сплочён и организован, дисциплина среди личного состава на должной высоте.
Под аплодисменты Дмитрий спустился в зал и сел на своё место. Сослуживцы протягивали ему руки, хлопали по плечам, говорили добрые слова, улыбались.
– Товарищи офицеры, попрошу внимания, продолжим.
Награждение лучших по итогам учебного года в полку продолжалось.
Дмитрий с явным удовольствием рассматривал подарок. Это было не первое его поощрение, но часы, да ещё с именной надписью, да ещё престижные, вручаемые, как правило, только офицерам, – это было весьма приятно. На руке, кстати, после его старенькой «Победы» часы смотрелись очень солидно. Что же, приятно. Аванс получен, надо теперь отрабатывать.
К семнадцати часам мероприятие было завершено. Командир полка, ещё раз поздравив награждённых, уже в который раз повторив своё любимое «и последнее», наконец отпустил офицеров.
До убытия транспорта на зимние квартиры Дмитрий успел поставить задачи офицерам дежурной смены, с сержантами переговорил и быстрым шагом направился к КПП. Здесь уже толпились офицеры и прапорщики. Штатный балагур Нечитайло, как всегда, хохмил. В сторонке, что-то активно обсуждая, перекуривали заместители командира дивизиона и комбаты.
