Люди и судьбы - [39]

Дядя Миша

Довелось мне в 1982 году довольно продолжительное время лечиться в Калининградском окружном военном госпитале. После аварии, получив сложный перелом правого бедра, я был прооперирован в Черняховске и затем переведён в Калининград. Доктор утешить меня не мог. Его приговор был таков: не менее двух месяцев госпитального стационара.

Такая перспектива, естественно, не радовала. Только втянулся в службу, многое начало получаться, а самое главное – появился какой-то азарт. Я рвался в полк, много было задумок, хотелось сделать больше полезного и интересного. Ан нет. Два месяца лечения.

Жена в положении. На руках старшая дочь, естественно, ей внимание необходимо. Получается, я и семью подвёл.

Хотя, в общем-то, не я за рулём был. Водитель так закрутил баранку, что удар в дерево был лучшим исходом в той автомобильной аварии.

В палате нас, послеоперационных больных, было шесть человек. Возраст самый разный. Старшим по званию был я.

Лежал с аппаратом Илизарова на правой ноге прапорщик Володя. Его угораздило после удачной охоты попытаться проехать на мотоцикле с коляской между двух берёз.

– Как я не увидел, что там одна берёза была? – сокрушался он, лежа на больничной койке. – Не понял да сдуру коляской в дерево въехал. Дальше уж ничего не помню.

Сестричка, тётя Паша, на его сетования говорила: «Нечего было пьянствовать на охоте. После тебя доктора два дня операционную проветривали, такой смрад от сивухи стоял».

Володя, в общем, был спокойным парнем, но происшедшее его сильно тревожило. Могли из-за пьянки на этой несчастной охоте уволить из армии.

Лежал старлей. Его с переломом руки сразу с учений отправили в госпиталь. Перелом был сложный, несколько раз оперировали руку, кости всё не срастались. Так этот парень после своих страданий и мучений чуть ли не под кровать прятался, когда в палату заходил лечащий врач.

Лежала пара бойцов из частей Калининградского гарнизона со сложными болячками, уж и не помню какими.

Однако самой колоритной фигурой нашего временного товарищества, безусловно, был отставной мичман дядя Миша. Как он себя величал, «мариман» Миша.

Я не могу себе представить, как бы я выдержал пытку неподвижностью на больничной кровати, если бы не наш «мариман».

Дяде Мише шёл семьдесят второй год. Родом был он из-под Смоленска, оттуда же призвался на фронт в сорок первом. В годы оккупации вся семья его погибла, в том числе и жена с сыном. Один-одинёшенек остался на белом свете.

Весной 1945 года его часть штурмовала Кёнигсберг. Дядя Миша получил серьёзное ранение ноги и был списан вчистую. Ехать мичману было некуда, и решил он остаться жить в этом городе.

Вот как он об этом рассказывал:

– Стою на площади, котомка за спиной, все четыре стороны света передо мной, а идти некуда. Смотрю, дом стоит, ещё не разбит и вроде не разграблен. В тот период жителей много ушло из города, боялись новых властей, почитай, большинство горожан с фашистами были связаны, вот и драпали.

Захожу. Дом справный такой, аккуратный, большой, думаю, много детишек здесь должно жить. Жить и радоваться жизни.

Вот и остался.

На двери написал: «Здесь живёт фронтовик мичман…» – и фамилию указал. Не лезьте, мол, я здесь хозяин. Уже после войны хотели потеснить, было такое. Как бы не так, не дал. С руганью и скандалом, но не дал.

Привёл молодку, свадьбу сгуляли. Через год пацан родился, через два ещё один. Жинку, правда, не сберёг, от простуды расхворалась и померла. Сыро здесь и ветрено. Не по ней оказался климат здешний.

Через год приютил бабёнку. Из Белоруссии родом. У неё две девчонки да моих двое. Вот и семья. Да ещё собака, коты, курей завели. Скудно жили, но дружно. Работал в порту. Как инвалида, на склады охранником поставили. Ничего, от голоду не умерли. Жили с огорода. Даже цветы продавали.

Затосковала моя старуха по родине, по Белоруссии своей, и лет как десять назад уехала. Сестра у неё в Речице. А девки её со мною остались. Дом справный, жить есть где. Уже и сами замужние. От них трое внуков у меня. Все со мной живут.

Мои парни тоже со мной, всё у них ладится. Непьющие, в мать пошли, видать. Тоже внучат настрогали. Полон дом. Так и живём всем большим миром.

Но я-то ещё мужчина хоть куда. Решил в четвёртый раз жениться. Есть одна на примете, молоденькая, лет не больше пятидесяти. Правда, деток двое, да внучата, тоже двое. Но это не беда, дом большой, всех приму.

Вот так-то.

Историей своей жизни дядя Миша делился почти ежедневно. Суть рассказа я изложил, интерпретация всегда была разная.

Весь госпиталь его знал, и ходили на него смотреть как на настоящее чудо.

Кто удивлялся, как это в семьдесят один год, война за плечами, куча детей и внуков – а в женихи. Ну, шальной дед!

– Где он там, дай погляжу. Дед, а дед, так расскажи…

А кто-то, узнав причину его лечения в госпитале, говорил:

– Во даёт, ветеран. Это надо же, бабу ему обнимать неудобно.

– Кто? Этот, что ли? Пойду пообщаюсь…

И дядя Миша никому не отказывал, в красках, даже с долей юмора рассказывал о своей жизни. А мы, улыбаясь, вновь и вновь слушали его рассказы:

– Так у меня контрактура, видал, как пальцы скручены? Вилку держать да ложку не проблема, а вот деваху пощупать не получается толком.