Люди Германии. Антология писем XVIII–XIX веков - [18]

Шрифт
Интервал

живёт сейчас в Кёльне, а мой старший брат Вернер через пару месяцев поедет к нему. Прощайте и не забывайте о том, с каким нетерпением я жду от Вас письма.

Ваша Нетте

Баронесса Аннетте фон Дросте-Хюльсхофф (1797–1848) – немецкая поэтесса и новеллистка первой половины XIX в.; среди её произведений наиболее известны новелла «Еврейская берёза» (1842) и опубликованный посмертно цикл стихов «Духовный год» (1852).

Антон Маттиас Шприкман (1749–1833) – поэт, юрист. В 1812 г. познакомился с Аннетте фон Дросте и стал её другом и поэтическим наставником.


Немного найдётся немецких прозаиков, чьё искусство в столь неизменном виде проявляется и в эпистолярном жанре, как у Гёрреса. Подобно тому как навык ремесленника, у которого мастерская располагалась рядом с жильём, находил выражение не только в его труде, но также и в быту самого мастера и его семейства, обстояло дело и с писательским искусством Гёрреса. Если раннеромантическая ирония Фридриха Шлегеля[83] – как в его «Люцинде» – носит эзотерический характер и направлена на то, чтобы окутать чистое, самодостаточное «произведение» холодной аурой, то позднеромантическая ирония у Гёрреса намечает переход к бидермейеру. Ирония начинает отделяться от писательской изощрённости, стремясь соединиться с проникновенностью и простотой. Для поколения Гёрреса память о бюргерских домах в готическом стиле, стульях и комодах с шишечками и гнутыми линиями по-настоящему глубоко внедрилась в обиход, и если на картинах назарейцев[84] такая обстановка кажется нам порой нарочитой и холодной, то в более интимных сферах она тем более наполняется теплом и силой. Следующее письмо прекрасно отражает переход от идеалистических далей романтизма к уютному быту бидермейера.


А. Стрикснер. Йозеф Гёррес


К. Боденмюллер. Пастор Алоиз Фок из Аарау. 1823


Йозеф Гёррес – городскому пастору Алоизу Фоку в Аарау

Страсбург, 26 июня 1822

Вновь обращаю я свой взор к долине Ааре, чтобы понаблюдать, что творят мои свободные конфедераты за Юрскими горами. А потому я тут же утверждаю свою левую ногу у базельской Соляной башни, а затем правую – не слишком далеко, чуть не заехав по носу добрым бриктальцам – на седловину горной гряды, и с этой высоты бросаю взгляд вниз и тут же обнаруживаю деревянный мост, на котором и в ясный день света белого не видно и на котором строго – штраф три франка, из которых половина вознаграждение доносителю – запрещено мочиться, разумеется, чтобы не нанести ущерба чудным зелёным горным водам, что струятся под ним, левее вижу старую цитадель, стены которой одолели храбрые жители Аарау в двенадцатом колене, ещё ниже вижу жилище, в котором некогда профессор Гёррес предавался своим патриотическим фантазиям, и, наконец (чтобы уже больше не плутать), совсем слева позади, в третьем от конца доме – моего дражайшего священника, в несколько расстроенных чувствах вышагивающего по галерее позади дома взад и вперёд, временами поглядывающего на перевал и не доверяющего своим глазам: правда ли тот, кто взирает на него оттуда сверху, и есть автор письма, потому как то ли он выглядывает из письма, то ли письмо выглядывает из него, и то ли мысли автора вознеслись на гору, то ли горы возникли в его мыслях – не понять. Да, чего только в жизни не случается, порой самые странные вещи, и если священник действительно обратится ко мне и всерьёз спросит, правда ли я тот самый Гёррес, что десять месяцев прожил в доме бургомистра и при этом имел привычку прогуливаться по саду, то если быть совершенно честным, ответить утвердительно я не смогу, потому как сюртук, который восемь месяцев назад при отъезде был на мне, уже весь износился и изодрался; но так же и не смогу я просто ответить: «Нет», не устыдившись лжи, потому как помнится мне что-то о прогулках вышеупомянутого субъекта. И раз так, то я тогда, несмотря на смятение, просто протяну ему руку, и сразу всё станет ясно, потому как я снова у старых друзей-приятелей.

Если же перестать дурачиться и говорить серьёзно, то должен Вам сообщить, что письмо это следует за великими ненастьями, унёсшими здесь множество человеческих жизней, моя жена и Софи также едва спаслись от наводнений. Всё от страшных бурь, в этом году сорвавшихся с гор на север. Мари полагает, что Вы уж четыре недели как не топите, хотя по вечерам и утрам можно ещё немного застудить кончики пальцев; на что я отвечаю, что достаточно будет пальцы не растопыривать, а держать их, как и без того подобает ведущим себя пристойно, при себе.

Сотни птиц, как раз распевающих на большом каштане за моим окном свою колыбельную, передают сердечный привет Вашему птенчику.

Йозеф Гёррес (1776–1848) – публицист, историк, философ. В юности увлёкся идеями Просвещения и Французской революции, занялся политической публицистикой. Разочаровавшись в революции, познакомился с романтиками, в частности с К. Брентано, с которым издавал «Газету для отшельников». Занимался исследованием истории немецкой культуры с позиций романтизма. За работу «Германия и революция» (1819) Гёррес подвергся преследованию и был вынужден уехать в Страсбург, затем перебрался в Швейцарию. В изгнании увлёкся католической мистикой. В 1827 г. приехал в Баварию, занял профессорскую кафедру всеобщей истории и истории литературы в Мюнхенском университете.


Еще от автора Вальтер Беньямин
Улица с односторонним движением

Вальтер Беньямин начал писать «Улицу с односторонним движением» в 1924 году как «книжечку для друзей» (plaquette). Она вышла в свет в 1928-м в издательстве «Rowohlt» параллельно с важнейшим из законченных трудов Беньямина – «Происхождением немецкой барочной драмы», и посвящена Асе Лацис (1891–1979) – латвийскому режиссеру и актрисе, с которой Беньямин познакомился на Капри в 1924 году. Назначение беньяминовских образов – заставить заговорить вещи, разъяснить сны, увидеть/показать то, в чем автору/читателю прежде было отказано.


Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости

Предисловие, составление, перевод и примечания С. А. РомашкоРедактор Ю. А. Здоровов Художник Е. А. Михельсон© Suhrkamp Verlag, Frankfurt am Main 1972- 1992© Составление, перевод на русский язык, художественное оформление и примечания издательство «МЕДИУМ», 1996 г.


Франц Кафка

В этой небольшой книге собрано практически все, что Вальтер Беньямин написал о Кафке. У людей, знавших Беньямина, не возникало сомнений, что Кафка – это «его» автор (подобно Прусту или Бодлеру). Занятия Кафкой проходят через всю творческую деятельность мыслителя, и это притяжение вряд ли можно считать случайным. В литературе уже отмечалось, что Беньямин – по большей части скорее подсознательно – видел в Кафке родственную душу, нащупывая в его произведениях мотивы, близкие ему самому, и прикладывая к творчеству писателя определения, которые в той или иной степени могут быть использованы и при характеристике самого исследователя.


Девять работ

Вальтер Беньямин – воплощение образцового интеллектуала XX века; философ, не имеющий возможности найти своего места в стремительно меняющемся культурном ландшафте своей страны и всей Европы, гонимый и преследуемый, углубляющийся в недра гуманитарного знания – классического и актуального, – импульсивный и мятежный, но неизменно находящийся в первом ряду ведущих мыслителей своего времени. Каждая работа Беньямина – емкое, но глубочайшее событие для философии и культуры, а также повод для нового переосмысления классических представлений о различных феноменах современности. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.


Шарль Бодлер & Вальтер Беньямин: Политика & Эстетика

Целый ряд понятий и образов выдающегося немецкого критика XX века В. Беньямина (1892–1940), размышляющего о литературе и истории, политике и эстетике, капитализме и фашизме, проституции и меланхолии, парижских денди и тряпичниках, социалистах и фланерах, восходят к поэтическому и критическому наследию величайшего французского поэта XIX столетия Ш. Бодлера (1821–1867), к тому «критическому героизму» поэта, который приписывал ему критик и который во многих отношениях отличал его собственную критическую позицию.


Берлинское детство на рубеже веков

«Эта проза входит в число произведений Беньямина о начальном периоде эпохи модерна, над историей которого он трудился последние пятнадцать лет своей жизни, и представляет собой попытку писателя противопоставить нечто личное массивам материалов, уже собранных им для очерка о парижских уличных пассажах. Исторические архетипы, которые Беньямин в этом очерке намеревался вывести из социально-прагматического и философского генезиса, неожиданно ярко выступили в "берлинской" книжке, проникнутой непосредственностью воспоминаний и скорбью о том невозвратимом, утраченном навсегда, что стало для автора аллегорией заката его собственной жизни» (Теодор Адорно).


Рекомендуем почитать
Гойя

Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.


Автобиография

Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.


Властители душ

Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.


Невилл Чемберлен

Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».


Победоносцев. Русский Торквемада

Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.


Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.