Люди Германии. Антология писем XVIII–XIX веков - [11]

Природа отечества действует на меня тем сильнее, чем ближе я её изучаю. Гроза, не только в высшем её проявлении, но именно как наглядная сила и образ среди прочих небесных форм; свет в действии, рациональном и судьбоносном, несущий нам нечто священное: своё появление и исчезновение; также своеобразие лесов и сочетание в одной местности разных особенностей природы, так что все священные места земли собираются здесь воедино; философский свет в моём окне – вот мои нынешние радости. Только бы не забыть мне моего пути сюда! Не думаю, что нам предстоит писать маргиналии на поэтических книгах наших предшественников, нет, весь характер пения теперь изменится. Мы не процветём, ибо впервые после греков начали петь на отеческом, природном, исконном нашем языке.

Напиши мне скорее. Мне не хватает чистого звучания твоих слов. Пребывание души среди друзей, разговоры и письма, побуждающие мысль, необходимы художникам. Иначе у нас не останется никого для себя, но каждый будет принадлежать к сакральному образу, который мы сами составляем.

Будь здоров!

Твой Г.

Фридрих Гёльдерлин (1770–1843) – поэт, стоящий особняком среди поэтов романтизма. Создал неповторимый способ поэтической речи, в которой немецкий язык переплетается с античной греческой традицией, переосмысленной Гёльдерлином. Переводил Софокла и Пиндара на характерный, заимствующий синтаксис из греческого, немецкий. Широкое признание поэзия, переводы и теоретические труды Гёльдерлина получили только в начале двадцатого века.

Поэт, драматург и историк Казимир Ульрих Бёлендорф родился в Митаве (нынешняя Елгава в Латвии), столице тогдашнего государства Курляндия.

В феврале 1803 года Брентано написал Арниму[45] прямодушное, чистосердечное письмо о маленькой и немного пресной записке от Меро[46], о своём ответе на неё: «Без пощады к себе и к ней, словно остроумный сторонний наблюдатель, описал в мельчайших подробностях её историю с трёх разных сторон, игриво, почти что непристойно объяснившись в огромном желании её соблазнить и в том, что скорблю о её возрасте и её бесконечно плохих стихах; это самое откровенное, храброе и счастливое письмо, которое я когда-либо написал, и самое длинное; оно заканчивается несколькими скабрёзными песнями подмастерьев»[47]. А четырьмя годами позже: «София, больше, чем я сам, заслуживавшая жить на свете, любившая солнце и Бога, давно мертва. Цветы и трава растут над ней и над ребёнком, который, погубив её, принял от неё смерть. Не могу без печали смотреть на цветы и траву»[48]. Таковы ворота на входе и выходе из семейной жизни Клеменса Брентано, из этого маленького лабиринта со скульптурой первого сына посередине. Родители назвали его Ахим Ариэль Тилль Брентано: эти имена не соотносятся с земной жизнью, это имена-крылья, и вскоре они отнесли новорождённого назад. Когда же неудачные роды ознаменовали конец, то со смертью женщины, жить рядом с которой было далеко не просто, всё вокруг Брентано стало рушиться[49]. Он оказался в безграничном одиночестве, а смута, охватившая страну после поражения в Йене и Ауэрштедте, лишила его самого близкого друга – Арнима, который последовал за королём в Восточную Пруссию[50]. Оттуда Арним в мае 1807 года, когда уже прошло полгода после смерти Софии, пишет Брентано: «Я часто начинаю писать тебе, намереваясь рассказать очень многое, излить сердце, но мысль, что я пишу впустую, что мои слова могут прочесть другие люди, отравляет мне это желание. Есть и ещё одно обстоятельство, которое, хоть я и сомневаюсь в его достоверности, сметает всё на пути между тобой и мной, будто взмахами острого меча. Мне было бы больно, если бы это оказалось правдой и я своим письмом напомнил бы тебе о твоей печали. Покойный доблестный доктор Шлоссер из Йены рассказал мне, будто он прочёл в газете о смерти твоей жены. Мы здесь от всего отрезаны, хочется даже сказать, отрезаны от времени; но всё же я верю и буду верить, что твоя жена жива». Из этих слов следует, что просьба из приведённого ниже трогательного письма не была выполнена. Насколько позволяет думать тщательное наведение справок, это письмо нигде не было напечатано, и поэтому, из пиетета к тексту, приводится здесь в точности и полноте.

Клеменс Брентано – книготорговцу Раймеру

Гейдельберг, 19 декабря 1806

Уважаемый господин!

Не откладывайте эти строки в сторону, а разузнайте и сообщите мне, где сейчас Людвиг Ахим фон Арним, о моей дружбе с которым Вы знаете; я потерял свою жену Софию, умершую несчастной смертью вместе с ребёнком во время тяжёлых родов, а кроме неё Арним всегда был единственным человеком, которого я любил; с девятнадцатого октября я ничего о нём не слышал, да и в тот день – лишь то, что он был в Халле; мой совершенно отравленный болью ум потерял из виду вместе с ним то единственное, что ещё связывает меня с жизнью; от него самого я наслышан о Вас как о достойнейшем человеке, и, поверьте, я так бесконечно несчастен, так погружён в тоску, что скитаюсь по ней, как по нескончаемому аду, и поэтому Вы должны сообщить мне срочно, немедленно или хотя бы так скоро, как позволит Ваше благорасположение, где сейчас находится Арним, можно ли ему написать, пишет ли ему кто-нибудь из Берлина. Вы наверняка сможете это узнать, и Вам будет несложно написать мне об этом в нескольких словах – по крайней мере назовите город, где он сейчас, чтобы я мог направлять туда свои мысли; в моём теперешнем глубоко горестном состоянии для меня было бы уже бесконечно много, если бы я знал, что в этой недолговечности жив ещё кто-то, кто меня любит.