Люди чести - [7]

– Глянешь – люди как люди, а что творят на своей же земле! – заметил кто-то из разведчиков. – И ведь чего ради? Никого с этой земли не гонят, всем, кто добровольно сложит оружие – заранее объявлена амнистия. Живи, бери землю, работай честно.

– В том-то и дело, товарищ, – ответил афганец, – что эти работать сами не привыкли и не хотят. За то и воюют, чтобы, как раньше, жить чужим трудом. Оттого и зверствуют, что не дают им хозяйничать. А люди они только с виду. Загляни-ка в душу любому – там черный паук сидит. Человек не стреляет в других людей за деньги.

– Что теперь с ними будет? – спросил Скалянский.

– Суд разберется с каждым. Революционный суд гуманный. Теперь не королевские и не даудовские времена. Тогда бы одних – сразу к стенке, других – в яму, гнить заживо. А теперь, если кто не успел совершить преступлений, тех даже отпускают и на работу устраивают.

– А они не возьмутся за прежнее?

– И так бывает. Но иначе нельзя. Люди должны видеть, что народная власть карает лишь за совершенные преступления. Она не держит в тюрьмах только по подозрению или недоверию, если даже человек какое-то время находился на чужой стороне. Я думаю, это правильно. Это укрепляет доверие к власти. Плохо только, когда по ошибке или по умыслу отпускаются на волю закоренелые враги. Да-да, такое случается, и не редко. У нас ведь война гражданская, противник не только ходит по горам с винтовкой, он пробирается и в органы власти. Был у нас случай – поймали главаря душманской банды, передали куда следует, а скоро поймали снова на диверсии. Сначала подумали – его по ошибке выпустили в первый раз. Но не прошло и полгода, как его третий раз взяли, и снова он – главарь. Накануне эта банда вырезала в кишлаках несколько семей, сожгла две школы и взорвала мечеть. Солдаты его узнали и привели в кишлак. Дехкане потребовали немедленного суда. И мы судили его военно-полевым судом там же, в кишлаке. И там же расстреляли. Сказать честно, командование пошло на это из опаски, что его снова выпустят из-под стражи. Кто-то явно покровительствовал бандиту. Мы, конечно, обо всём сообщили в органы безопасности и в партийный комитет провинции, но найти истину в подобных случаях не всегда удается.

Солдаты молчали, обдумывая слова афганского офицера. Сколько ещё терпения, мужества и стойкости потребует борьба за новую жизнь от афганских революционеров, таких, как этот молодой офицер с лицом крестьянина и натруженными руками пахаря и воина! Но им всё же легче, чем было нашим дедам – им есть на кого опереться…

Командир подразделения подал команду закончить привал. Советские разведчики тоже садились в боевые машины. Работа по очистке долины от непрошеных гостей продолжалась.

Лейтенанта Шанаева и старшину Скалянского в лагере мы не застали. Об их боевых делах рассказали сослуживцы. Валерий Павлович Коротнюк предложил:

– Я вас познакомлю с Николаем Комаровым. Он сержант, командир отделения разведчиков, по кяризам лазит не хуже Скалянского, на его счету тоже немало душманских трофеев. Или с Владимиром Быстрицким. Старшина, кавалер ордена Красного Знамени и медали «За отвагу». Он, между прочим, участник Всеармейского совещания секретарей комсомольских организаций – огневой парень. Да тут кого ни возьми – личность. Вот хотя бы лейтенант Виталий Гаврилов, молодой политработник. Его у нас недаром душой разведки называют. Или тот же лейтенант Сергей Сурков – исключительного мужества люди.

Хотелось встретиться со всеми, кого назвал майор, но… Их в тот день тоже не было в лагере, и никто не мог сказать, где они и когда возвратятся.

– Капитан Проскурин как будто здесь, он тоже мог бы порассказать о себе кое-что интересное.

О Сергее Егоровиче Проскурине мы слышали от его друзей. Это ему однажды было поручено провести колонну машин труднодоступными ущельями. Уже, казалось, самые опасные бездорожья позади, когда головной танк застрял в коварном солончаке небольшой долины. И тогда с ближних гор ударило сразу пять крупнокалиберных душманских пулеметов. Свинцовые ливни буквально насквозь пронизывали двухкилометровую долину, стегали по колонне, от брони машин сыпались искры, и высунуться наружу казалось невозможно. Капитан Проскурин немедленно поставил экипажам задачи на подавление вражеских пулеметов, против наиболее опасных целей выдвинул группу прикрытия, а сам покинул боевую машину. Под обстрелом душманов он организовал эвакуацию застрявшего танка, затем самолично провел каждую машину через топкое место. Иногда тяжелые пули шлепали в грязь у его ног, с визгом рикошетили от брони над самой головой, но капитан, казалось, не замечал обстрела. Его хладнокровие передавалось водителям и командирам машин, колонна без потерь миновала опасное место, и скоро душманы, бросив тяжелое оружие, бежали со своих позиций. Потом в разговоре я спросил Проскурина: стоило ли ему самому, начальнику колонны, высовываться под бандитские пули? Ведь машины мог провести через солончак и опытный сержант.

– Конечно, мог, – согласился Проскурин. – Но действия командира определяет обстановка, а её надо почувствовать. Огонь начался внезапно, для многих ребят тот бой был первым, а ведь крайне важно, чтобы в первом же бою солдат увидел пример спокойной и хладнокровной работы под огнем – от этого часто зависит всё его дальнейшее поведение в бою. Словом, требовался пример офицера. Тут, если хотите, вопрос офицерской чести…