Лючия, Лючия - [4]

— Кто эта красавица? — спрашивает Кит.

— Это я, — отвечает тетушка Лю, — когда мне было столько лет, сколько вам сейчас.

— Неужели! — говорит Кит и тут же начинает извиняться: — О, я не так выразилась. Ну конечно же, это вы. Овал лица тот же.

— Нет-нет, теперь я старушка. Знаете, мне понадобилось очень много времени, чтобы признать это. Непросто осознавать, что ты уже не молода, поверьте мне.

— Вы словно девушка с обложки. А фигура! Журналы, для которых я время от времени пишу статьи, ищут именно таких моделей.

— Каких, дорогая?

— Сногсшибательных. Такой красоты, что называют необыкновенной, когда каждая черточка великолепна и в дополнение к этому есть нечто неординарное. У вас такие ясные голубые глаза. Я никогда прежде не замечала. А ваши губы подейственнее стрел Купидона. Я не шучу. А нос — лучший из всех, что я видела; прямой, а кончик совсем чуточку вздернут. Большая удача для итальянок, чьи носы обычно больше походят на клюв сокола.

— Ну что ж, спасибо, — смеется тетушка Лю.

— Нет, правда.

Лю берет у Кит фотографию и разглядывает ее.

— Канун Нового года в «Уолдорфе». За праздничным столом собрались сестры Макгуайр,[1] мой шеф Делмарр, мои родители. Удивительный был вечер, лучший в моей жизни.

— Вы роскошны, — заявляет Кит.

— Я была счастлива, — говорит Лю и добавляет: — Вы тоже хорошенькая девушка.

— Спасибо. А вот бабушка всегда говорит, что внешний вид девушки не имеет никакого значения, потому что к семидесяти годам все женщины становятся похожими на супругу Санта-Клауса.

Тетушка Лю смеется:

— Я бы несомненно поладила с вашей бабушкой. Присаживайтесь.

Лю ставит серебряный поднос с тортом, чайными чашками, сахарницей и молочником на столик.

Кит устраивается в мягком кресле, подушки которого, наверное, набиты пухом. Она добавляет в чай сливки, пытаясь придумать тему для продолжения беседы.

— Лю — это ваше настоящее имя?

— Нет. Лючия. — Тетушка Лю произносит свое имя мягко с итальянским акцентом.

— Лю-чьи-йа, — повторяет Кит. — Как опера? Тетушка Лю снова улыбается, и Кит замечает ямочку на ее правой щеке.

— Папа называл меня Лючия ди Ламмермур.[2]

— Чем он занимался?

— Он был владельцем «Гросерии».[3]

— На Шестой авеню? — от удивления Кит подается вперед. «Гросерия» известна как лучший и самый популярный итальянский магазин среди туристов. Здесь всегда только самые свежие импортные продукты, включая тосканское оливковое масло, оригинальную итальянскую пасту и ручной вязки салями из всех уголков Европы. И каких только сортов сыра там нет, даже сыр моцарелла, который ежедневно сплавляют сюда по воде в деревянных бочках. «Гросерия» славится и тщанием, с каким хозяева выкладывают на прилавки хлеб, мясо и рыбу.

— Этот магазин все еще принадлежит вам?

Тетушка Лю хмурит брови:

— Нет, дорогая. Магазин продали около двадцати лет назад. Теперь семейный бизнес — содержание доходных домов.

— У Тони Сартори есть еще какие-то дома? — Кит не верится, что Король Изоляционной Ленты, оказывается, на самом деле Мистер Недвижимость.

— У него и у его братьев. Тони — человек ужасного характера. Такой нетерпеливый. Современные мужчины совсем не такие, каким был мой отец. Иногда они напоминают мне моих братьев, но те, по крайней мере, уважали семью. Теперь я счастлива, если кто-то из племянников просто помнит о моем существовании. Я прекрасно понимаю, что пожилые люди ужасно скучные и неинтересны молодым, но я как-никак их тетя — родная сестра их отцов.

Кит кивает, чувствуя себя немного виноватой. Ей тоже не особенно нравилась перспектива, провести вечер в компании этой старушки.

Тетушка Лю продолжает:

— Тони — старший сын моего старшего брата, Роберто, который уже давным-давно умер.

— А у вас много братьев?

— У меня было четыре брата. Я — самая младшая.

— И что с ними случилось?

— Они все умерли. Я последняя из семьи Сартори. Скучаю по ним безумно. Роберто, Анджело, Орландо и Эксодус.

— Интересные имена. Особенно Эксодус. Вас всех назвали в честь героев оперы?

— Нет, двоих, — улыбается тетушка Лю. — Вы интересуетесь оперой?

— Не я, моя бабушка. Она постоянно слушает грампластинки. Когда я предложила ей сжечь их, она чуть не убила меня. Для бабушки это целый ритуал: она ставит пластинку в патефон, включает его на полную катушку, песня играет с жутким скрипом, но она снова и снова переводит иголку к началу. Может, ей кажется, что с этим скрипом музыка звучит лучше.

Лю подливает чая Кит.

— Знаете, когда вы станете старше, вы поймете, что значат все эти старые вещи. Прикипаешь к ним всей душой. Они как старинные друзья, которые знают все о твоей юности. Так дайте ей заново пережить это. Это ее прошлое, понимаете?

— Думаю, да. Поэтому вы живете в этом доме? Иначе Сартори продали бы его, получили хорошие деньги и купили квартиру в престижном районе с видом на Центральный парк?

— Непременно. Но мне мил привычный вид на сквер из моего окна.

— Мне трудно судить. У вас свои причины, чтобы жить здесь. Конечно, не о таком я мечтала, но и жаловаться грех. Только боюсь, мистер Сартори выставит меня за дверь.

— Знакомое чувство, — тихо говорит тетушка Лю.

— Хотя моя квартирка в худшем состоянии, чем ваша. Стены в ванной того и гляди обвалятся.