Любящие - [7]

«Ох, Сигмен! – подумалось. – На кой мне не в радость то, что есть? На кой мне никак не приладиться к порядку вещей? На кой мне навязано столько от Обратника? Подсказал бы ты мне!»

А тут и Мэри опять подала голос, мостясь в кровати рядом с ним.

– Хэл, ты зря нацелился на этот небуверняк.

– Какой еще небуверняк? – сказал он, хотя отлично знал, о чем речь.

– Сон в дневной одежде.

– А что, нельзя?

– Хэл, ты же прекрасно знаешь, что нельзя, – , сказала она.

– Знать не знаю, – ответил он, убрал локоть с глаз и – и оказался в полнейшей темноте. Мэри, как предписано, ложась в постель, выключила свет.

«Ее тело, если без рубашки, на свету луны или лампы, наверное, само чуть светилось бы, – пришла мысль. – Но я же никогда его не видел, даже наполовину без рубашки не видел. Вообще женского тела не видел, кроме как на картинке, которую тот мужичок в Берлине из-под полы показывал. Я глянул, как голодный, но так страшно стало, что я ноги в руки и драпать. Так и не знаю, поймали его потом вскорости аззиты или нет, и что у них навешивают за такой жуткий антиистиннизм».

Жуткий. Однако картинка так и маячила перед глазами, как живая, словно он опять средь бела дня в Берлине. И, как живой, маячил тот мужичок, что предлагал купить. Высокий, молодой, симпатичный, блондин, плечища – во! По-исландски говорил, но с берлинским выговором.

Чуть светящаяся плоть…

Несколько минут Мэри лежала молча, только ее дыхание доносилось. И наконец подала голос:

– Хэл, разве мало ты натворил, домой вернувшись? Или мне еще кое о чем придется АХ'у заявлять?

– О чем «еще кое о чем»? – спросил он свирепо. Однако усмехнулся, потому что решил: пусть она не темнит, пусть выступит и выскажется без уклончивостей. Ну, не то чтобы вовсе без уклончивостей, а насколько это для нее возможно, лишь бы поближе к сути.

– О том самом, которое с тебя приходится, – донесся шепот.

– Что ты имеешь в виду?

– Сам знаешь.

– Ничего я не знаю.

– В ночь перед отъездом ты сказал, что устал. Это не отговорка, но я АХ'у ни слова не сказала, потому что норму за неделю ты выполнил. Но теперь тебя две недели не было, и стало быть…

– Норму за неделю! – рявкнул он, приподнявшись на локте. – Норму за неделю! Вот что у тебя на уме, а?

– Но, Хэл! – удивленно сказала она. – А что же еще должно быть на уме?

Он застонал, плюхнулся на матрас и уставился во тьму.

– А что толку? – сказал он. – Чего ради, а? Мы девять лет женаты, а детей не было и не будет. Я уже заявление на развод подавал. Так чего ради продолжать, как пара роботов по трехмерке?

Мэри шумно вздохнула, и представилось, какой ужас у нее на лице.

Помолчала, пока в упор наужасалась, и сказала:

– Должны – значит, должны. Что же еще нам делать? Не думаешь же ты, что…

– Не думаю, не думаю, – поспешно сказал он, прикидывая, что может статься если она шепнет АХ'у. Прочее тот мимо ушей пропустит, но стоит намекнуть, что муж отказывается исполнять особую заповедь Впередника… Об этом даже подумать страшно! Так-сяк, а у него все же положение, он в университете преподает, пука имеется, есть где повернуться, имеется шанс продвинуться. Но если только…

– Само собой, не думаю, – сказал он. – Раз-навсегда усвоил: надо стараться иметь детей, если даже насчет этого окончательно все ясно.

– Доктора говорят, мы оба полностью физически здоровы, – сказала она, поди-ка, в тысячный раз за последние пять лет. – Значит, кто-то из нас что-то затаил против истиннизма, норовит отрицать истинное будущее через собственное тело. Кто-кто, а, известное дело, не я. Такого просто быть не может!

– «Темное начало бременем кроется в светлом, – процитировал Хэл „Талмуд Запада“. – Соратник в нас вожатым, а мы и не ведаем».

Ничто так не бесило Мэри с ее пристрастием к цитаткам, как те же цитатки из уст Хэла. Но вместо того, чтобы ввернуть что-нибудь этакое в ответ, она вдруг заплакала.

– Хэл, мне просто ужас как страшно. Ты отдаешь себе отчет, что в будущем году истекает наш срок? И что нас потянут к аззитам на детектор? И если мы завалимся, если подтвердится, что кто-то из нас отрицает будущее для собственных детей… ты же знаешь, все знают, что нас ждет.

Искусственное оплодотворение от донора приравнивается к прелюбодеянию. Клонирование запрещено Сигменом, поскольку грязнейший из соблазнов.

В первый раз за весь вечер Хэл почувствовал сострадание к Мэри. Ведом был ему смертельный страх, От которого ее так в дрожь кидало, что кровать ходуном ходила.

– Не думаю, что есть о чем так уж тревожиться, – сказал он. – В конце концов, нас очень уважают, мы нужные спецы. Их не хватит растранжирить наши знания и талант и дать нам ВМ. Если ты не забеременеешь, я думаю, дадут нам отсрочку. И власть у них такая есть, и прецеденты были. Сам Впередник говорил, что каждое дело надо рассматривать с учетом обстоятельств, а не по букве закона.

– И часто они рассматривают с учетом? – ехидно спросила она. – Часто? Не хуже меня знаешь, что всегда судят по букве.

– Ни одного такого случая не знаю, – приободряюще ответил он. – Нельзя же быть настолько наивной! Если один к одному, как по правдомету шпарят, то да. Но я кое-что про иерархов слышал. И знаю: такие вещи как родство, дружба, положение, толстая сума, польза для Госуцерквства очень даже сказываются.