Любящее сердце - [10]

– Думаю, нет смысла продолжать обмениваться любезностями. Я не намерен швырять вам в лицо перчатку. Достаточно того, что вы до конца дней будете знать о том, что мне известна ваша тайна. И если мне представится возможность отплатить вам, Керзи, не сомневайтесь, я ею воспользуюсь. Доброго вам дня.

Граф Торнхилл дотронулся рукой до полей шляпы и, развернув коня, неторопливо поехал прочь.

Но вопреки ожиданиям он не чувствовал удовлетворения от состоявшегося разговора. Вряд ли этот негодяй будет мучиться угрызениями совести.

А ведь его отец был обманут этим человеком, мачеха – обесчещена, ребенку предстояло вырасти, не зная имени настоящего отца, и сам он, Гейб, лишился репутации порядочного человека.

Душа графа жаждала мести.

Впервые Торнхилл испытал настоятельную потребность унизить Керзи за ту боль, которую тот причинил ему. Пусть помучается. Он того заслужил. Но открыть свету правду о том, кто истинный виновник скандала с Кэтрин, Гейб не считал возможным. Надо было найти иной путь морального уничтожения виконта Керзи.

И Гейб решил, что он обязательно его найдет и будет тверд до конца.

Глава 3

Несмотря на то что он, так сказать, разбил лед отчуждения, появившись перед светом во время прогулок в парке, прошло две недели, прежде чем граф Торнхилл сделал свой первый официальный визит. Он долго размышлял о том, не вернуться ли домой. В конце концов, он доказал самому себе и окружающим, что не боится предстать перед обществом, считавшим его негодяем высшей пробы. Кроме того, он встретил Керзи и сказал ему то, что хотел сказать. Не поставить ли на этом точку? Нет, решил Торнхилл, рано останавливаться на достигнутом: выезжать верхом в «модные часы» не то же самое, что посещать балы и приемы.

Торнхилл принял решение ехать на бал, тем более что выбор имелся богатый. Создавалось впечатление, что титул и состояние имели для лондонской публики куда больший вес, чем порядочность. Каждая хозяйка дома стремилась заполучить к себе в гости как можно больше неженатых состоятельных мужчин. На то он был и сезон, чтобы юные дочери, племянницы и внучки нашли своих суженых и благополучно вышли замуж. Габриэль Торнхилл, двадцати шести лет от роду, холостой, титулованный и очень богатый, подходил для этого как нельзя лучше.

Торнхилл выбрал бал, устраиваемый виконтом Нордалом на Беркли-сквер, по той простой причине, что туда же собирались сэр Альберт Бойл и лорд Фрэнсис Неллер. У Нордала были дочь и племянница, которых надлежало вывести в свет. Эту роль взяла на себя сестра виконта леди Брилл. По слухам, она была настоящей фурией. Что с того, думал про себя Гейб, подъезжая в карете к Беркли-сквер. Его пригласил хозяин дома, и если леди Брилл отвернется от него, то он оденется в броню холодной надменности и ответит ей презрительной насмешкой. Для Гейба, с его острым умом и наблюдательностью, это ничего не стоит.

– Что из себя представляют эти девушки? – спросил он сэра Альберта, когда тот подсел к нему в карету. – Они хорошенькие? Трудно будет Нордалу сбыть их с рук?

Сэр Альберт пожал плечами.

– Я их никогда не видел. Должно быть, на этой неделе они были представлены ко двору, а сегодня у них первый бал. Хотя, Гейб, готов поспорить, что они не блещут красотой. Сейчас ведь как? Что ни горничная – то красотка, что ни леди – так схожа с лошадью.

Граф усмехнулся.

– Ты несправедлив к дамам, Берти. Может, наша внешность им тоже не по нраву. Да и важнее, наконец, то, что у человека внутри, а не снаружи.

Сэр Альберт презрительно скривил губы.

– Важно то, что в кошельке у их папаш. Если он толст, тогда действительно не важно, какова девица на вид.

– А ты стал законченным циником, мой дорогой, – отметил граф, когда его карета остановилась в конце вереницы экипажей, заполнявших Беркли-сквер.

Ярко освещенный холл был уже полон гостей. Граф не мог не заметить нескольких наведенных в его сторону лорнетов, злобного шепота и нервного обмахивания веерами, вызванных его появлением. Но открыто никто не посмел выразить враждебность.

Виконт Нордал, стоявший первым в цепочке встречающих, был весьма любезен, леди Брилл также приветливо поклонилась гостю. Среди собравшихся лорд Торнхилл заметил двух девиц в белом. Это означало, что они не замужем и этот бал для них первый.

Позже он узнал девушку, стоящую рядом с леди Брилл, ту самую, что олицетворяла собой английский тип красоты. Она буквально искрилась весельем, а ее золотистые кудряшки, казалось, излучали свет. Юная леди была напрочь лишена жеманства и притворства, чем часто грешат девушки ее возраста, стремящиеся выглядеть серьезнее и солиднее. Это была Саманта Ньюмен.

Граф Торнхилл поклонился ей, пробормотав какие-то банальные слова, тогда как взгляд его нетерпеливо искал вторую девушку. А, вот и она!

Такая, какой она ему снилась. На сей раз воображение не сыграло с ним злой шутки и он нисколько не приукрасил ее в своих мечтаниях. Гейб был высоким мужчиной, но ее янтарные глаза оказались на уровне его подбородка. И роскошная копна темно-рыжих волос, тогда, в парке, спрятанная под шляпкой, сейчас сияла во всем великолепии: волосы пышными кудрями падали на плечи, вились у висков. И фигура у нее была такой же прекрасной, как во сне, хотя Гейб и не мог оторвать взгляда от ее лица, чтобы полюбоваться ею. А все вместе создавало ощущение праздника жизни; даже белая одежда смотрелась на ней так, будто белый был цветом обольщения!