Любушка-голубушка - [27]

– Ну, что? – нетерпеливо сказал он и взял ее за нелепо повисшую руку. Положил эту руку себе на плечо… и все, и наступило полное затмение Любиного разума.

Денис даже ахнул, так яростно она впилась в его губы, не то застонал, не то засмеялся сквозь этот бешеный поцелуй, а потом подхватил ее снизу, подбросил так, что она вынуждена была охватить ногами его бедра и повиснуть. Он посадил ее на кухонный стол и, не отрываясь от губ, расстегнул джинсы, отвел в сторону перемычку трусиков, еще мгновение повозился со своими штанами – и Люба опрокинулась на спину от мощного толчка в свое межножье. Она повалилась бы на стол, но Денис держал крепко. Раз, два толкнулся – и взвыл хрипло, она ощутила, как он извергается в нее, с судорогами, со стонами, – и слезы хлынули из ее глаз.

От потрясения. Вся душа ее содрогнулась… Как будто она заново на свет рождалась, вот что с ней происходило…

– Ну, – усмехнулся Денис, ощутив, как повлажнела прижатая к нему Любина щека, и неправильно это истолковав, – погоди огорчаться, я быстрый, но меня надолго хватит. Пошли отсюда, и так полная тарелка спермы натекла.

«Я что, в тарелке сижу?» – с ужасом подумала Люба, едва не теряя сознания от этого обжигающе-откровенного слова – «сперма», ощущая прилив безумной радости, что это еще не все, что она не останется одна даже сейчас, когда он уже кончил… он не насытился ею, вот что это значило для нее, она нужна ему так же, как он нужен ей.

Денис откинулся назад, взял со стола бумажную салфетку и вытер вспотевшее лицо. Скомкал салфетку и бросил на стол.

Люба завороженно следила за каждым его движением.

– Ну пошли, пошли, – нетерпеливо скомандовал Денис, и Люба шевельнулась было, не то пытаясь ноги на пол спустить, не то понять, сидит она все же в тарелке или на клеенке, однако Денис снова поцеловал ее и снова проник в нее, а потом взял снизу и понес, а она держалась за его бедра ногами и чувствовала, что сейчас умрет, потому что от этих движений начал подходить и ее срок.

– Кончаешь? – спросил Денис, ускоряя свое передвижение в спальню и движение в ее теле. – Нравится со мной… – Он произнес слово еще более страшное и откровенное, чем «трахаться», слово, которое Люба прежде считала самым грубым и ужасным на свете… ну, может, оно раньше таким и было, но сейчас не нашлось более действенного средства для того, чтобы она просто-таки зашлась в безумных судорогах. Это оказалось лучше всего, что мерещилось в ее тоскливых снах жалкой разведенки, лучше всего, что когда-то давал ей Виктор… теперь чудилось, что он вообще ничего ей не давал, что не было в ее женской жизни минуты слаще, чем эти содрогания на напряженном мужском члене – то ли он разбух в ее лоне, то ли вся она сжалась вокруг него, только он каждого миллиметрика ее касался, и ласкал, и будоражил, и с ума сводил.

Такую, бьющуюся, стонущую, извивающуюся, Денис дотащил ее до кровати, и они упали, не размыкая объятий. Судороги внутри Любиного тела постепенно затихали, сменяясь сладким, сонным оцепенением. Она слабо понимала, что делает Денис, а он всего лишь стаскивал с нее и себя одежду, забирался под одеяло и запихивал туда Любу.

Постель была ледяная – это шелковистое цветное белье, которое так нравилось Любе летом, совершенно не годилось для осени, а если учесть, что в квартире до сих пор не топили, она каждый вечер словно бы в ледяную прорубь погружалась. Вот и сейчас вспотевшие тела обожгло студеным прикосновением. Денис охнул:

– Ну и холодильник! Как бы не простудиться. Придется срочно греться.

И накинулся на нее снова.

Теперь, когда оба утолили первый, самый неистовый голод, можно было не спешить. Но не спешить почему-то не получалось, и они двигались так торопливо и неистово, так бились друг в друга телами, что очень скоро ледяные простыни накалились, а под толстым, теплым одеялом стало жарко. Денис резко отбросил его, откинулся на спину, потянул Любу на себя, но тотчас снова толкнул ее на постель, посмотрел сверху:

– Нет, лежи, погоди еще, давай по-другому. Полизать тебя можно?

И пополз к ее ногам.

Люба испуганно стиснула колени, но было поздно: он уже внедрился между ними и коснулся губами низа ее живота. Люба зажмурилась от страха. Она слышала про такое… когда-то ужасно хотелось попробовать это с Виктором, но было стыдно просить, а сам он никогда не начинал таких смелых ласк. Смелых, острых, невероятных, окончательно лишающих рассудка! Она ощущала то губы Дениса, то язык и до безумия страшилась мысли, что он устанет лизать и отстранится, а там, в этом комочке плоти, уже собрались все ее затаенные, неутоленные мечты о неземном наслаждении, о котором она только в книжках читала, и вот наконец осуществление мечтаний близко, рядом… уже почти, уже вот… не отстраняйся, вот оно, пришло, настигло, накрыло!

Ее било в судорогах, скрипела кровать от этих неистовых метаний, горло пересохло, как будто она сорвала голос, и Люба поняла, что кричит, что этот визг, вой, стон – нет слова в человеческом языке для обозначения тех звуков, которые она издавала! – ну да, это она исторгает из себя!

– Тш-ш, тише, – донесся наконец шепот Дениса, и по его голосу Люба поняла, что он улыбается. – Сейчас соседи прибегут, подумают, тебя тут убивают.