Любой ценой - [244]

Ребенок снова захныкал, протестуя против вмешательства новых рук и инструментов, пока его взвешивали и осматривали. Но в то самое время, пока он плакал, сморщив личико в сосредоточенности новорожденного, шевеля крохотными губками и негодующе зажмурив глаза, Хонор баюкала его на невидимых руках любви. И, наконец, Иллеску вышел из операционной навстречу ожидавшим родителям, неся на руках крошечный, краснолицый сверток.

Лицо Иллеску, вышедшего в галерею, казалось, состояло только из громадной улыбки. Впервые Хонор не ощутила в нём и следа его колючей личности, и следа врождённого чувства превосходства. Там были только радость и ощущение чуда, которые и привели высокомерного аристократа к выбору самой исполненной радости медицинской специальности. Когда он направился к ней, Хонор улыбнулась в ответ и с готовностью протянула руки.

– Ваша милость, – мягко произнес Иллеску, – вот ваш сын.

Губы Хонор задрожали, когда она осторожно приняла крошечный вес. Он мог бы уместится вдоль её предплечья, а его голова вполне поместилась бы в её ладони. Хонор уставилась на древнее, но вечно новое чудо, лежавшее у неё на руках. Глаза ребенка вновь раскрылись, неспособные сфокусироваться, но ищущие источник любви, окутывавшей его как второе одеяло. Хонор прижала его к груди, наклонилась к нему, вдыхая неописуемый запах новорожденного, прикасаясь щекой к его невероятно гладкой и тонкой коже. Его губы шевельнулись и коснулись её. Возможно это был всего лишь инстинктивный поиск соска, но по щекам Хонор покатились слёзы радости.

– Добро пожаловать в наш мир, малыш, – прошептала она ему на ушко, а затем немного опустила его и поцеловала в лоб. Затем повернулась к Хэмишу и Эмили, склонилась к креслу жизнеобеспечения, протянув им ребенка, и Эмили вытерла собственные слёзы, чтобы видеть их сына.

Хонор подняла голову, когда к ней подошли её родители. Мать положила руки ей на плечи.

– Он прекрасен, – сказала Алисон Харрингтон и нежно улыбнулась, потянувшись, чтобы прикоснуться к щеке своего первого внука. – Может быть прямо сейчас тебе так и не кажется, – продолжила она, проводя кончиком пальца по сморщенному, всё ещё каким-то образом негодующему личику, – но дай ему немного времени. Он тебя поразит.

– Уже поразил, – сказала Эмили, поднимая глаза на Хонор и Хэмиша. – Боже мой, уже поразил.

Хонор ей улыбнулась, сморгнула слезы, выпрямилась и повернулась. Она шагнула мимо Эмили и Хэмиша, мимо сияющих Елизаветы Винтон и Джастина Зирр-Винтона, мимо урчащих Нимица и Саманты, к Эндрю Лафолле.

– Вот мой сын, – сказала она им всем, не отводя взгляда от человека, который на протяжении стольких лет был её личным телохранителем, – Рауль Альфред Алистер Александер-Харрингтон. Кровь от моей крови, плоть от моей плоти, наследник сердца моего и моей жизни, власти и титула. Объявляю его таковым перед всеми вами, как перед моими свидетелями перед Богом.

– Он ваш сын, – в ответ, глубоко поклонившись, сказал Остин Клинкскейлс. – В том свидетельствуем мы все.

– Вот мой сын, – тише повторила Хонор, говоря на этот раз только Лафолле, – и я объявляю тебя его опекуном и защитником. Отдаю его жизнь в твои руки. Не посрами этого доверия.

Лафолле непоколебимо встретил её взгляд, упал на одно колено и положил, легко прикоснувшись, руку на завернутого в одеяло младенца.

– Я признаю его, – сказал он, произнося древнюю формулу тихим, но четким голосом, – и принимаю. Принимаю его жизнь, кровь от вашей крови, плоть от вашей плоти, в свои руки. Перед Господом, Создателем и Испытующим нас всех, перед Его Сыном, Который умер во искупление наших грехов, и перед Святым Духом обещаю встать перед ним в Испытании жизни и прикрывать его спину в битве. Обещаю опекать и защищать его жизнь своей собственной. Его честь отныне моя честь, его наследие под моей защитой и я не посрамлю доверия, хотя бы и ценой своей жизни.

На последнем предложении голос его дрогнул, и когда он поднимался с колена, глаза его подозрительно блестели. Хонор улыбнулась ему и выпутала из складок одеяла крошечную ручку. Лафолле протянул открытую ладонь и Хонор вложила в неё ладонь своего сына.

– Я принимаю твою клятву от его имени. Ты – меч моего сына и его щит. Он будет идти по жизни под твоим присмотром и охраной, под твоей опекой и наставлением.

Лафолле больше ничего не сказал, только склонил голову в неглубоком, но проникновенном поклоне, и сделал шаг назад. Хонор в свою очередь склонила голову, ощущая и разделяя его радость и горечь сожаления, а затем повернулась к остальным.

– Вера, Джеймс, – сказала она своим брату и сестре, опускаясь на колено, – подойдите взглянуть на вашего племянника.

* * *

– Я всё никак к этому не привыкну, – пробормотал Хэмиш на ухо Хонор, пока они медленно шли по центральному проходу Собора Короля Майкла по сторонам от кресла жизнеобеспечения Эмили.

– К чему? – отозвалась Хонор, бросив взгляд на спящего у неё на руках младенца. – К отцовству?

– И к этому тоже, – уголком рта шепнул он и как-то умудрился, не двинув на самом деле головой, кивнуть на четверых людей в зелёной форме, шагавших следом за ними.