Любой ценой - [205]

– Лично мне, как человеку с удовольствием использовавшему против неё её же собственную идею, – сказал Жискар, – интересно, насколько произошедшее у Ханкока было идеей Сарнова, и насколько её? Я знаю, что разведка приписала успех Сарнову, и то, что мне о нём известно, говорит, что он мог бы придумать это и сам, но тут повсюду отпечатки пальцев Харрингтон.

– Теперь, когда ты обратил на это внимание, и мне так кажется, – сказал Тейсман, нахмурившись. Затем пожал плечами. – Ну, она всего лишь одна женщина, и, как ты только что продемонстрировал, она не непобедима. Серьёзный противник, не тот, с кем бы мне хотелось встретиться не имея существенного превосходства, но не непобедимый. О чём, кстати, репортеры и трубят до умопомрачения с того самого момента, как пришло твоё сообщение. Предупреждаю, если покажешься где-нибудь на Хевене на публике, готовься, что вокруг тебя яблоку упасть будет негде.

– Боже, – с отвращением пробормотал Жискар. – Только этого нам с Элоизой и не хватало – сматси.

Тейсман расхохотался. Ему не следовало бы, и он это понимал, но сматси – наследники папарацци докосмической эры – всегда были особо вредоносным фактором жизни Народной Республики. На деле они были практически полуофициальными помощниками пропагандистов Бюро Открытой Информации. Их использовали для того, чтобы подогревать – и отвлекать – толпу при помощи всевозможных назойливых и раздутых историй о шоуменах, предполагаемых врагах народа и, особенно, о политических лидерах противостоящий звездных наций. Некоторые истории о Елизавете Третьей и ее предполагаемых… отношениях с древесным котом, например, решительно были перебором. Не говоря уже о том, что это было анатомически невозможно.

К сожалению, сматси пережили крах Народной Республики, а свобода информации и свобода печати при восстановленной Конституции скорее сделали их даже более назойливыми. Пока что Жискар и президент Причарт ухитрялись держать свои отношения более-менее вне поля зрения сматси. А что эти так называемые «журналисты» устроят, когда наконец обнаружат то, что до тех пор упускали, составляло основу кошмаров, посещавших обеих любовников.

– Что ж, – сказал Тейсман протягивая руку к Бордервейк, – я могу понять, почему это тебя так озаботило. И, хоть и против своей воли, боюсь, я ещё немного осложню тебе жизнь.

– Осложнишь? – подозрительно уставился на него Жискар. – А каким именно образом? И не утруждайся заявлять, что ты сожалеешь. Я отсюда вижу, как у тебя глаза горят!

– Ну… вот, – сказал Тейсман открывая коробку переданную ему Бордервейк и протягивая ее Жискару.

Адмирал подозрительно посмотрел на коробку и заглянул внутрь. Выражение его лица переменилось, а взгляд резко вернулся к Тейсману.

– Ты шутишь.

– Нет, Хавьер, не шучу, – улыбка Тейсмана пропала.

– Я не заслужил, – ровно сказал Жискар. – Господи, Жак Гриффит же получил это за Грендельсбейн!

– Да.

Тейсман отобрал у него коробку и достал из нее достаточно просто выглядевшую серебряную медаль. Она висела на простой голубой ленте и, когда Тейсман её поднял, блеснула в падающем на неё свете. Это был Крест Конгресса, медаль, от которой отказались сто восемьдесят лет назад, когда Законодатели «поправками» отправили Конституцию на свалку. Её заменил, по крайней мере официально, Орден Доблести, которым награждали «героев Народа» при Народной Республике. Но вместе с Конституцией воскресла и медаль. Пока что награждённых ею было только двое.

То есть теперь, конечно, трое.

– Это чертовски нелепо! – Жискар, на взгляд Тейсмана, разозлился не на шутку. – Я победил в одном маленьком столкновении с единственным оперативным соединением, половина которого сумела уйти, в то время как Жак уничтожил всю их программу строительства! А лейтенант Халдэйн пожертвовал своей жизнью, чтобы спасти почти три сотни товарищей по экипажу!

– Хавьер, я…

– Нет, Том! Мы не можем так унизить эту награду. Не сейчас! Говорю это тебе и скажу Элоизе, если понадобится!

– Элоиза не имеет к этому никакого отношения. Да и я на самом деле тоже. Конгресс решает, кому её вручить, не президент и не флот.

– Тогда скажи Конгрессу, чтобы они…

– Хавьер! – резко оборвал адмирала Тейсман. Жискар откинулся в кресле, заткнувшись, но продолжая сверкать глазами.

– Так-то лучше, – сказал Тейсман. – Теперь слушай. В общем и целом я согласен с тем, что ты только что заявил. Но, как я уже говорил, решение принимали не я и не Элоиза. И, несмотря на то, что ты чувствуешь, есть очень веские причины, по которым тебе следует принять медаль. Не последняя из них – вопрос восприятия публики. Знаю, что тебе не нравится слышать это, но рейды Харрингтон вызвали немало гнева. И не весь этот гнев направлен был на манти, поскольку общим мнением похоже было, что мы должны были каким-то образом остановить её. А ещё её деятельность начинала возбуждать страх. И вот теперь ты не просто остановил один из рейдов, но и разгромил её. Теперь все затаённые разочарование и гнев – и страх – преломившись в том, что ты сотворил превратились в удовлетворение. Честно говоря, я уверен, что это основная причина, по которой Конгресс в своей безграничной мудрости решил наградить тебя Крестом.