Любовные секреты Дон Жуана - [19]

Традиционная психотерапия учит, что ей полезно быть свидетелем обмана.

– Хорошо, малыш. Если хочешь.

Мы подходим к дому. Та же красная дверь. Те же старые горшки с цветами под окнами эркера, тележка для мусора с отвалившимся колесом и давно не стриженая изгородь. Стараюсь представить, что просто войду в дом, как прежде, Бет улыбнется мне из кухни, или даже подойдет и чмокнет, и даст мне чашку чего-нибудь незамысловатого, бодрящего.

Но дверь открывает мужчина. Лет на десять моложе меня, приятный и приветливый на вид, с копной выгоревших русых волос и без намека на животик. Сейчас шесть часов вечера, но он в халате – в моем халате – и курит сигарету, которую тушит, как только видит Поппи.

– Оливер!

Поппи бросается ему на шею и целует его.

Оливер улыбается, обнимая ее.

– Привет, малыш.

Он зовет ее «малыш».

Держа Поппи на руках, он смотрит на меня. Откровенно так разглядывает. Я вижу по глазам: в них осуждение, предвзятое недовольство, какая-то недоброжелательная осторожность. Я чувствую, что ему преподнесли хорошо обработанную версию нашего брака. Начальство отредактировало.

– Вы, наверное, Спайк.

– Дэниел.

– Оливер, а мы будем играть в нашу игру?

– В какую игру, малыш?

– Подбрось-меня-повыше! Пожалуйста-пожа-луйста-пожалуйста-пожалуйста!

Он называет ее малышом. Он украл мой халат и мое обращение к дочке.

Слышны легкие шаги внутри дома. Настороженное, но от этого не менее миловидное лицо, без косметики, появляется в проеме. Это главная добыча, самый крупный трофей брачного мародера – Бет. Раньше она была полновата, сейчас похудела. Светлые волосы собраны на голове заколкой с серебряными бабочками. Узкое лицо, почти без морщин. Широкий и тонкий рот не лишен чувственности. С недавних пор на ее лице появилась настороженность, но в целом она привлекательная молодая женщина. На ней тонкое шелковое платье, которое я помню по нашей поездке в Австралию. Мы гуляли по серебристому пляжу. Густые, сочные сумерки. Как сейчас вижу: пеликан взлетает и исчезает из виду; ее голова лежит на моем плече.

Сегодня она выглядит довольной. Сегодня она не злая, но в воздухе разлито какое-то презрение и торжество. Она кладет руку на плечо Оливера. Втроем они неплохо смотрятся.

– He хочешь зайти? – спрашивает она невинно.

– Папа, пожалуйста, ну, пожалуйста-пожалуйста, ну, па-а-ап…

– Ладно, хорошо, на чашку чая. На минутку.

В первый раз с момента моего ухода, а это было уже год назад, я вхожу в дом, следом за Бет и Оливером. Оливер все еще держит на руках… «малыша». Мне бы хотелось, чтоб он опустил ее на пол, никогда больше к ней не прикасался и не разговаривал с ней.

Я не хочу, чтобы он похитил ее у меня. Я хочу, чтобы он вернул мне мою жизнь.

День выдался теплый, и большой круглый кованый стол вынесли в сад. Какие-то дети бегают вокруг. Их матери, не обращая на детей внимания, сидят за столом, весело болтают, едят пирог – не купленный в магазине, а домашний. Это западня, ловушка, которой я так боялся. Все это призвано подчеркнуть разницу между жизнью Бет и моей. Когда я появляюсь, присутствующие – сплошь женщины – снисходительно улыбаются. Миранда Грин, Шарлотта Хью-Милтон и Лиззи Грист. Молоко в кувшине и китайский чайный сервиз. Это похоже на картинку из журнала. Это похоже на уютный дом. Это похоже на сценку, разыгранную для того, чтобы я почувствовал себя одиноким и печальным. Так я себя и чувствую.

– Привет, Дэнни.

– Привет, Миранда.

– Привет, незнакомец.

– Привет, Шарлотта.

– Смотрите, кто пришел.

– А, это ты, Лиз.

Я никогда особенно не ладил с Лиззи Грист. Это вздорная зануда, считающая всех мужиков ублюдками, что неизменно подтверждается ее неудачными романами. Коллапс нашего с Бет брака еще раз счастливо доказывает ее теорию тендерных отношений. Шарлотта и Миранда нормальные, но я не общался с ними с тех пор, как мы с Бет расстались.

Не общался, потому что выпал из системы. Ведь брак – это система. А когда брак распадается, задействованы все элементы системы – таковы условия ее существования. Но женщины могут выстроить другую систему, целую отдельную культуру вокруг их независимого воспитания детей. Они получают право воспитывать детей, потому что по традиции это право принадлежит матери. Они получают дом, или ключи от квартиры, потому что воспитывают детей. По той же причине они получают алименты. Мужчине же предоставляется право уйти и зарабатывать, чтобы оплачивать счета. С точки зрения закона, мужчина – это что-то вроде банкомата, агрегата, из которого вылезают деньги.

Женщины же, одинокие матери – их на сегодня большинство, во всяком случае, в школе, где учится Поппи, – общаются: до школы, после школы, в выходные. Женщины по жизни легче устанавливают контакты, но особенно хорошо это у них получается в неблагоприятных обстоятельствах. Это их сплачивает. Ничто так не объединяет, как общий враг, а общим врагом в подобных обстоятельствах являются мужчины. К тому же, если заранее принять, что все мужчины – сволочи, это избавит от ненужных угрызений совести. Личность правонарушителя установлена, картина преступления ясна.

Между тем мужчины, эти безмолвные члены уравнения, эти банкоматы, остаются в одиночестве. Они не могут позволить себе общего врага, по крайней мере будучи скованными чувством вины и либеральными взглядами в области тендерной политики, как в моем случае. Кроме того, они не сказать чтобы легко налаживали контакты, скорее, наоборот. Они легко остаются в одиночестве. Слабость мужчин в их силе.