Любовные письма великих людей. Соотечественники - [36]
Н. Г. Чернышевский
(1828–1889)
В эти долгие годы не было, как и не будет никогда, ни одного часа, в который бы не давала мне силу мысль о Тебе.
«Враг Российской империи номер один» – так отзывались в жандармерии о философе-утописте Николае Гавриловиче Чернышевском. Его взгляды на окружающую жизнь были опасны тем, что он сознательно со студенческой скамьи готовил себя к революционной деятельности. Но не только смена власти жила в его сердце, в нем еще пылал огонь любви. Любви неосознанной – но великой! В 1853 г., работая учителем в Саратове, он встречает свою половинку О. С. Васильеву, после свадьбы счастливая пара переезжает в Петербург. Семь лет они не расставались друг с другом, пока Чернышевского за его идеи не арестовали и не сослали в Восточную Сибирь на каторгу. И лишь благодаря огромным усилиям семьи, он в 1889 г. возвращается из ссылки, но уже осенью умирает.
Н. Г. Чернышевский – жене
(Александровский завод, 18 апреля 1868 года)
Милый мой Друг, Радость моя, Лялечка.
Каково-то поживаешь Ты, моя красавица? По Твоим письмам я не могу составить определенного понятия об этом. Вижу только, что Ты терпишь много неудобств. Прости меня, моя милая Голубочка, за то, что я, по непрактичности характера, не умел приготовить Тебе обеспеченного состояния. Я слишком беззаботно смотрел на это. Хоть и давно предполагал возможность такой перемены в моей собственной жизни, какая случилась, но не рассчитывал, что подобная перемена так надолго отнимет у меня возможность работать для Тебя. Думал: год, полтора, – и опять журналы будут наполняться вздором моего сочинения, и Ты будешь иметь прежние доходы, или больше прежних. В этой уверенности я не заботился приготовить независимое состояние для Тебя. Прости меня, мой милый Друг.
Если б не эти мысли, что Ты терпишь нужду и что моя беспечность виновата в том, я не имел бы здесь ни одного неприятного ощущения. Я не обманываю Тебя, говоря, что лично мне очень удобно и хорошо здесь. Весь комфорт, какой нужен для меня по моим грубым привычкам, я имею здесь. Располагаю своим временем свободнее, нежели мог в Петербурге: там было много отношений, требовавших церемонности; здесь, с утра до ночи, провожу время, как мне вздумается. Обо мне не думай, моя Радость; лично мне очень хорошо жить. Заботься только о Твоем здоровье и удобстве, мысли о котором – единственные важные для меня.
Я не знаю, собираешься ли Ты и теперь, как думала прежде, навестить меня в это лето. Ах, моя милая Радость, эта дорога через Забайкалье пугает меня за Твое здоровье. Я умолял бы Тебя не подвергаться такому неудобному странствованию по горам и камням, через речки без мостов, по пустыням, где не найдешь куска хлеба из порядочной пшеницы. Лучше отложи свиданье со мною на год. К следующей весне я буду жить уже ближе к России: зимою или в начале весны можно мне будет переехать на ту сторону Байкала, – и нет сомнения, это будет сделано, потому что все хорошо расположены ко мне. Вероятно, можно будет жить в самом Иркутске, – или даже в Красноярске. Путь из России до этих городов не тяжел. Умоляю Тебя, повремени до этой перемены моего жилища.
Переехав жить на ту сторону Байкала, я буду близко к администраторам, более важным, нежели здешние маленькие люди. Не сомневаюсь, что найду и в важных чиновниках полную готовность делать для меня все возможное. Тогда придет время писать для печатанья и будет можно воспользоваться множеством планов ученых и беллетристических работ, которые накопились у меня в голове за эти годы праздного изучения и обдумыванья. Как только будет разрешено мне печатать, – а в следующем году, наверное, будет, – отечественная литература будет наводнена моими сочинениями. О том нечего и говорить, что они будут покупаться дорого. Тогда, наконец, исполнятся мои слова Тебе, что Ты будешь жить не только по-прежнему, лучше прежнего.
