Любовные доказательства - [10]

Пока до автобусной станции дошла, все белые туфли испачкала, ногу натерла, подследник прямо на большом пальце, который из дырочки выглядывает, порвался. Да и волосы налаченные намокли и затопорщились. Нет уже того вида.

Пока доехала до местности, где санаторий, и вовсе всю растрясло: замутило, в висках застучало. Потом вспомнила, что она ничего не ела со вчерашнего дня, купила на остановке булку с повидлом, так повидло это подлое на плащ бежевый капнуло. Пока стирала его носовым платком, взяв букет под мышку, сломала самый роскошный цветок. Все силы злобы поднебесные, кажется, восстали на нее! Но зато — добралась! Вот они — ворота санатория «Новь». И дождь перестал.

Пошла медленно по аллее, вглядываясь в редких прогуливающихся: нет вроде среди них Петра Дмитриевича. Зашла в главный корпус, спросила женщину, сидевшую на входе… Сердце забухало, в ушах зазвенело, а уж особенно когда дверь отворяла в его комнату.

Мраморнов лежал на застеленной кровати в синем спортивном костюме и читал. Он даже и не сразу поднял глаза на Любу, хотя на ее робкий стук в дверь ответил своим баском: да-да, и она целых полминуты смотрела на него. Седой, красивый. Теперь в очках. Но они к лицу. Такое оно значительное, интеллигентное. Стройный, поджарый. Совсем не старый. Еще лучше, чем был. Наконец взглянул:

— Вы к кому?

Она сглотнула комок и постаралась улыбнуться:

— К тебе. Не узнал? Что это ты — разболелся? А я гостинцев привезла.

Она застенчиво придвинула сумку к ножке кровати.

— Ты-ы? — он даже сел. — Дорогой мой человек, как обрадовала!

Ну и поставили они цветы в трехлитровую банку, распаковали гостинцы, попили вместе чаю, поговорили по душам. Она ему про Евангелие все рассказала и подарила: на, читай.

Потом гуляли по санаторию — бывший парк князей Юсуповых. На скамеечке сидели под прудком, заросшим тиной. Расстались только перед самым ужином, когда пришла какая-то суровая женщина в белом халате и объявила, что посетителям пора покинуть территорию.

Люба и попрощалась — до завтра. Она шла как пьяная, и блаженная улыбка, казалось, была больше всего ее существа. Она не понимала, куда она идет и, спохватившись, стала спрашивать редких встречных, где здесь можно было бы ей переночевать. Наконец бледная худая женщина с печальным лицом сказала ей: «Пойдемте» и привела ее в двухэтажный барак, где жила в крошечной комнате с раковиной и двумя кроватями, которые занимали почти все жизненное пространство.

— В санаторий приехали? — спросила она, когда они сели пить чай.

Люба кивнула. Ей не хотелось говорить — ей казалось, что она может расплескать какое-то драгоценное сладкое вино, сделанное где-то там, на небесах, и переполнявшее ее до самых краев, и она чувствовала себя кувшином, которому доверили хранить этот чудесный напиток.

— К мужу? — поинтересовалась женщина.

Люба робко кивнула.

— А вот у меня муж… объелся груш. Ищи-свищи. Ушел к молодке. Ни кожи у нее, ни рожи, только возраст.

Но Люба глядела на нее, улыбаясь, словно не разделяя ее горечи.

— Им, мужикам, одно только и нужно. Ни сердце им не нужно, ни душа, ни ум, ни… Кобели! — махнула рукой женщина, все же пытаясь вовлечь Любу в разговор.

Но в глазах той сияли такой мир и блаженство, что женщина невольно и сама почувствовала прилив спокойствия.

— Укладывайся, — вздохнула она. — Бог с ними, мужиками-то. И без них жить можно. Даже иногда еще лучше без них.

А потом, поворочавшись, минут через пять прибавила:

— А все вот любим же мы их за что-то. Они такие, а мы любим…

Наутро Люба расчесала волосы, слипшиеся в мелкие колтуны и колтунчики, — они взлетели множеством мелких кудряшек, освежила свой облик белым тонким шарфиком, которым перевязала голову, и в новом васильковом платье отправилась в санаторий.

Мраморнов ее уже поджидал — сидел у входа в корпус в плетеном кресле с Евангелием в руках, время от времени поглядывая на ворота.

Увидел, пошел навстречу, пожал руку, поцеловал в лоб. Пошли бродить по парку, беседуя. Много о чем поговорили. Хороший такой разговор, значительный. Наконец он сказал:

— Знаешь, у нас обед, ты посиди у меня в комнате, а я пойду пожую и тебе принесу.

Привел ее в комнату, дал в руки книгу:

— Почитай, пока меня не будет, и не скучай, — и ушел.

Любе жалко было тратить время и душу на чтение, когда она могла надышаться всем тем, что окружало Мраморнова и имело к нему касательство. Вот — халат сине-черный махровый, чудный халат, необыкновенный такой, Петр надевает его, ходит в нем, лежит. Сюда его привез, нужная это ему вещь, а всякая нужная вещь становится похожа на своего хозяина. Вот — книга его, которую он здесь читает. И когда Люба вошла, а он ее еще не заметил, и тогда читал. Братья Вайнеры. Детектив. Хороший, наверное. Петр плохое не стал бы читать. «Место встречи изменить нельзя». Действительно, что судьбою назначено, того человеку не переиначить…

Тут дверь распахнулась, и на пороге возникла полная дама с красивым, хотя и несколько одутловатым лицом, и с белыми обесцвеченными волосами. Несмотря на голубой спортивный костюм, который обтягивал мощную фигуру, лицо ее было сильно накрашено, особенно выделялись ее лиловые с перламутром губы. И как бы Любе ни хотелось принять ее за санаторскую администраторшу, она тем не менее сразу признала в ней ту, двадцатилетней давности, блондинку с набережной, ту, с золотым пояском, а значит, нынешнюю супругу Мраморнова.