Любовное чтиво - [13]

Слава говорит, что в прозаическом семинаре я был на отличном счету и мне прочили большое писательское будущее. Но когда я затребовал в институтском архиве свои студенческие работы и прочитал их, то пришел в ужас – настолько это было бездарно!

До Литературного института я учился в своем областном университете на геолога, собирался пойти по стопам родителей. Увлекался горным туризмом и даже сам водил группу на Кавказ. Но это все мне рассказала мама, сам я не помню об этом ничегошеньки.

Теоретически я мог бы отыскать сокурсников по университету и расспросить их об этом весьма интересном периоде своей жизни. Но какой смысл? Ведь то, что рассказывает мне Игумнов об учебе в Лите, не задерживается в моей голове, потому что это никак не стыкуется со мной нынешним… Я и он – разные люди…

В то же время именно Слава Игумнов оказался моим спасителем и лучшим психотерапевтом в той безвыходной ситуации. Когда кошмары слишком подробной, но бессмысленной памяти стали сводить меня с ума, он посоветовал направить их в русло текста. Щедро подарил дорогой и удобный ноутбук и купил мне и Тамаре месячный круиз на океанском теплоходе в ВИП-каюте. Из плавания я вернулся посвежевший и с почти готовым романом. Слава напечатал его, опять-таки из щедрости. Роман не только к моему, но и к его удивлению, что называется, пошел. Я приобрел славу «нового Пруста» и чуть ли не «нового Толстого». С тех пор и до недавнего времени мои книги были нарасхват. На них утвердилась настоящая мода среди ценителей интеллектуальной литературы (а кто из серьезных любителей чтения не считает себя ценителем?), их стали переводить на иностранные языки, за мной гонялись элитные режиссеры, в том числе и зарубежные. Мои завистники стали всерьез шептаться, что кто-то где-то как-то лоббирует мою кандидатуру на Нобелевскую премию…

Но не все коту масленица. Перенаправленная в русло романов, моя память вдруг объявила бессрочную забастовку. Она больше не терзает меня подробными деталями, если не считать постоянно повторяющегося сна про горы и пастуший балаган.

Память будто заснула. И это в скором времени грозит мне серьезными убытками, потому что слухи о том, что Иноземцев исписался, греют души моих завистников в отличии от слухов о Нобелевской премии, а в моем случае мнение узких кругов имеет отнюдь не узкое значение.

За последний год я не мог выдавить из себя ни строчки. И потому не тороплюсь с публикацией последнего романа и даже вступил в негласный сговор со своим редактором, чтобы это любым способом отложить.

И врача я поменял. Не хочу нормальной памяти. Хочу обратно, в свою болезнь…

Мефистофель

Этого врача мне порекомендовали год назад, и я в общем им доволен. Молодой, продвинутый, стажировался в Париже в Сальпетриер, потом в Вене, так что с Шарко и Фрейдом на дружеской ноге. И у него свой метод лечения болезни.

Мой психотерапевт снимает квартиру в Москва- Сити. Роскошный пентхаус в «Империя Тауэр» с окнами до пола и прекрасным видом на Раушскую набережную Москва-реки и первую московскую ГЭС. Мне нравится этот вид. Мне нравится соседство советской старины и новобуржуазного хай-тека. Когда- то ГЭС-1, придуманная Иваном Жолтовским в виде корабля, тоже была хай-теком, а теперь старушка дымит своими трубами напротив демонического Сити. Иногда я жалею, что не снял квартиру здесь, но сейчас обезьянничать уже не хочу.

Мой психотерапевт с изящной бородкой и еврейско-арабским лицом очень похож на Мефистофеля, но такого, который отказался от вредных привычек и вселенской скуки, исправно ходит в тренажерный зал и барбершоп, правильно питается, ведет регулярную половую жизнь и не заморачивает себе голову лишними проблемами.

Он три года назад вернулся из Вены в Москву, но, когда я смотрю на него, мне кажется, что никуда он не возвращался, так и продолжает жить в Европе, а в квартире своей, где он принимает пациентов, возникает прямо из воздуха и только на время приема. Он говорит без малейшего акцента, но тембр голоса у него совершенно не наш, не российский, как и манеры. В них совсем нет той жестковатости, которая присуща нашим людям. В Москве он быстро приобрел бешеную популярность. Я думаю, он добился ее тем, что умеет обращать недостатки своих клиентов в их главные достоинства. Поэтому к нему стоит очередь из людей искусства, шоу-бизнеса и толстосумов с проблемными женами и любовницами.

Признаюсь, мне он тоже нравится.

Сегодня приехал к нему на прием.

Обсуждаем мой перфекционизм. Странная болезнь… Она доставляет мне хотя и смешные, но слишком навязчивые проблемы. Например, я рассказываю Мефистофелю, что когда я пишу тексты на компьютере, то стараюсь, чтобы все висячие строки в абзацах были одной длины. То есть их последние буквы и знаки препинания (точки, вопросы, многоточия) должны находиться строго друг над другом. Я понимаю, что это бессмысленно – даже с точки зрения конечной красоты текста, потому что в верстке все это пропадет, – но почему-то мне это необходимо. Если этого нет, собственный текст кажется мне дико неряшливым. Понимаю, что насилую текст по смыслу и порчу, заставляя абзацы выстраиваться в одну вертикальную шеренгу, но не могу ничего с собой поделать… Идиотизм!