Любовники - [134]

Было неинтересно, хватит ли у него присутствия духа придумать какой-нибудь предлог для столь внезапного отъезда. Да, собственно, какая разница? Когда случается нечто из ряда вон выходящее, наверное, глупо ожидать от человека, что он станет вести себя с обычной спокойной вежливостью. К тому же Эрик больше никогда ее не увидит, так что не стоит волноваться, сочтет ли она его недостаточно воспитанным.

Теперь пришли нервозность и возбуждение, словно его как следует отстегали по мышцам резиновыми ремнями. Дыхание заметно участилось. Он вышел на улицу и пошел в противоположную от гостиницы сторону, а когда вернулся, уже настало время ужина.

Уверенный в том, что не удастся быстро заснуть, Эрик принял таблетку и провалился в глубокий сон. Но спустя несколько часов проснулся и сразу сел на кровати, пристально разглядывая залитую лунным светом комнату. Его переполняли страх и смятение. Пришло предчувствие: что-то должно случиться, назревает что-то ужасное, его спасет только одно — то, что он проснулся. Но теперь, даже не помня, что ему угрожало, Эрик ощутил новый прилив страха.

Он понятия не имел, где находится.

Эрик соскочил с кровати и стал ходить по комнате, пытаясь определить, где же он: в своей квартире или в доме, где проживала его семья. Торстен лихорадочно искал знакомые стулья и другие предметы, но ничего не смог обнаружить. И когда его ужас, казалось, достиг своего пика и это ощущение стало просто невыносимым, к нему вернулась память.

Ну конечно. «Тцанаим». Гватемала. Через несколько часов он уезжает отсюда. А может, просто проспал целый день, и сейчас опять ночь… Интересно, из-за чего пришлось задержаться еще на один день? И Эрик включил свет.

На часах было три; еще масса времени. Темнота казалась враждебной, недружелюбной, будто в ней, крадучись, проплывали какие-то люди, полные неясной угрозы, которых он никогда не видел и совершенно не знал, кто они. Эрик схватил первую попавшуюся книжку и начал читать. Невозможно дальше быть не в себе и совершать всяческие нелепости. А страх, несмотря на то что его источник был неведом, становился еще огромнее, опаснее, сильнее. Он, казалось, обволакивал все существо Эрика. Никак не удавалось освободиться от него настолько, чтобы выяснить, каково его происхождение.

Около пяти часов Торстен оделся. «Пойду немного прогуляюсь, — подумалось ему, — нагуляю аппетит для завтрака». Машина, которая довезет его до Гватемала-Сити, должна прибыть в девять.

Он медленно шел по дороге.

Утро наступало стремительно, и вскоре воздух стал настолько свежим и ароматным, что Эрик ускорил шаг и спустя некоторое время вновь в полную меру ощутил свое тело. Он шел, засунув руки в карманы, вдыхая бесчисленные ароматы, доносящиеся со всех сторон, снова бессознательно радуясь тому, что живет на этом свете.

Само собой возникло решение пройти мимо дома Дульчи. Просто пройти мимо, остановиться на мгновение и попрощаться, разумеется, не видя ее и не заговаривая с ней. «Как плохо, — печально подумал он, — что мы с ней никогда больше не встретимся. Ведь она так привлекательна. Вот повидаться бы еще раз, но не здесь, не в этом странном месте, и так, чтобы отсутствовала ее мать. Наверное, все оказалось бы намного проще, не будь рядом ее матери».

Солнце все жарче и жарче нагревало землю, небо было сверкающе голубым; над вершинами гор медленно катились пушистые, как вата, облака. Эрик прошел мимо старого индейца с огромным букетом крохотных диких орхидей. Потом рядом проскользнули две женщины, опустив глаза; у обеих на головах стояли корзины с винными бутылками. Он вновь отметил про себя, какая особенная походка у индейцев: кажется, они стремительно скользят по воздуху, едва касаясь ногами земли. Эрик посмотрел на женщин и удивился их глубокому, загадочному молчанию. Повсюду парили канюки[5]. Они делали медленные огромные круги по небу, то снижаясь, то поднимаясь ввысь, садились на ветви деревьев или на крыши домов, а потом снова приближались к падали, издающей зловоние, как на заброшенном поле битвы.

Приближаясь к дому Дульчи, он замедлил шаг, решив, что только один раз остановится, молча попрощается с ней, а потом вернется в гостиницу, позавтракает и уедет навсегда. Бесцельная ленивая прогулка доставляла истинное наслаждение, лишь немного, словно яд, Эрика отравляла печаль при мысли о том, что нечто красивое и значительное, могущее случиться в его жизни, вскоре подойдет к концу, не успев начаться. Должно быть, боги воспротивились этому. И Торстен слегка улыбнулся своим сентиментальным мыслям.

Наверное, впоследствии он с удовольствием вспомнит странный маленький эпизод из его жизни, происшедший в этой ленивой, дремотной стране, где все казалось ему каким-то нереальным, где почти не приходилось отдавать отчет своим поступкам, тому, что делает, тому, что говорит, или тому, что могло случиться с ним. И это чувство принесло явное облегчение после тех долгих лет, когда обязанность отвечать за все сделанное была нормой. Теперь с этим покончено.

Он остановился возле ворот и стоял, вспоминая, как она ожидала его здесь вчера, сидя на стене, в белом платье, с босыми ногами. Как смотрела на него сверху вниз и звонко, переливчато смеялась. Машинально Эрик поднял глаза и посмотрел вверх. На этот раз ее там не было. Ведь всего шесть часов утра, и все, в том числе она, ее мать и служанка-индианка, должно быть, еще спят. Да он вообще не пришел бы, если бы не был уверен в этом. Но тогда почему пришло легкое чувство разочарования?