Любовники. Плоть - [23]
Что сказал бы Порнсен, что сделал бы он, если бы знал, что за дверями комнаты – женщина?
Женщина. Почему она оказалась в этом месте?
Что-то знакомое звучало в ее словах. Создавалось неясное, ускользающее впечатление, что язык этот он должен узнать.
Но нет, не узнавал.
Хэл остановился. О чем он только думает? Если Порнсен проснется и глянет на койку, проверяя, на месте ли его подопечный…
Он вернулся к койке и запихнул под одеяло чемодан, который ему выдал опекун. Свернул куртку и положил ее впритык к чемодану так, что часть куртки выползла на подушку. Может, Порнсен спросонья примет темное пятно на подушке и выпуклость под одеялом за Хэла.
На цыпочках, босиком, он снова двинулся к двери. Ее охранял предмет примерно восьми дециметров в высоту: скульптура архангела Гавриила, бледная, с полураскрытыми крыльями, правая рука вознесла над головой меч.
Если какое-либо существо чуть крупнее мыши приблизится на расстояние двух футов, оно окажется в излучаемом статуей поле, и тут же включится сигнал, передаваемый на серебряный браслет со звуковым генератором на руке у Порнсена. Генератор пронзительно взвоет – как только что, при появлении жука, – и Порнсен вынырнет из глубин сна.
Статуя не только охраняла их от непрошеных гостей: она гарантировала, что Хэл не выйдет из комнаты незаметно для гаппта. Поскольку развалины не имели канализационной системы, у Хэла был единственный повод выйти наружу – чтобы облегчиться. Но гаппт непременно увяжется за ним.
Хэл взял мухобойку. Ее трехфутовая рукоять была сделана из гибкого дерева. Слишком мала, чтобы поле среагировало на нее.
Очень осторожно, дрожащей рукой он отодвинул статую от входа. Малейший наклон в ту или иную сторону – и сработала бы тревога. К счастью, именно в этом месте с каменного пола убрали мусор, копившийся столетиями. И камень был гладким, отполированным подошвами целых поколений здешних обитателей.
Оказавшись снаружи, Хэл обернулся и поставил предмет на прежнее место. Потом с колотящимся сердцем – мышцы гудели, будоражила перспектива встречи с незнакомкой – он свернул за угол.
Женщина отошла от окна, скрывшись в тени статуи какой-то коленопреклоненной богини ярдах в сорока. Хэл направился к ней, и сразу увидел, почему она прячется. К нему шел Фобо. Хэл прибавил шагу, думая перехватить кувыркуна, пока тот не заметил девушку, и еще до того, как Фобо подойдет настолько близко, что их голоса разбудят Порнсена.
– Шалом, алоха, добрых снов, да возлюбит тебя Сигмен, – приветствовал его Фобо. – Кажется, ты нервен. Дело в инциденте, что произошел в наканунный день?
– Нет, просто не спится. Хотелось полюбоваться на развалины в лунном свете.
– Величественно, красиво, жутко и слегка грустно, – подтвердил его впечатления Фобо. – Я думаю об этих людях, о многих поколениях, живших здесь, – как они рождались, играли, смеялись, плакали, страдали, рожали детей и умирали. И все, все, все до одного мертвы и обратились в прах. Ах, Хэл, это вызывает у меня слезы на глазах и предчувствие собственной неумолимой судьбы.
Он достал из кармана на поясном ремне платок и высморкался.
Хэл посмотрел на Фобо. До чего же человечен – в некоторых отношениях – этот чудной организм, этот туземец Озанова! Да, Озанов. Странное имя, со своей забавной легендой – что первооткрыватель планеты, впервые увидев туземцев, воскликнул: «Оз, заново!»
Вполне естественная реакция: аборигены своим обликом напоминали Профессора Жука-Кувыркуна из сказки Фрэнка Баума. Округлое туловище, и тощие – по контрасту – конечности. Рот в форме двух достаточно широких и неглубоких букв V, одна внутри другой. Толстые дольки губ. Вообще-то у кувыркунов было целых четыре губы – обе ветви двойного V разделял глубокий шов на стыке. Когда-то, в начале эволюционного пути, эти губы были видоизмененными руками. Теперь же – рудиментарные члены, так замечательно замаскированные и настолько функциональные, что никто бы нипочем не догадался об их происхождении. Когда эти широкие, вложенные друг в друга рты раскрывались, люди нервно вздрагивали. Зубов не было – лишь неровный край челюстной кости. Кожная складка, свисающая с нёба. Прежде – носоглотка, а сейчас – рудиментарный верхний язычок. Именно этот орган придавал многим озановским звукам то глубокое звучание, которое не удавалось адекватно воспроизвести ни одному человеку.
Пигментация кожи у них была слабой, как у рыжеволосого Хэла. Но его кожа чуть розовела, а у кувыркунов – нежно зеленела. Доставкой кислорода в их кровяном потоке заведовала медь, а не железо – во всяком случае, так они говорили. Пока что кувыркуны отказывались дать пробы своей крови на анализ. Но обещали, что, возможно, дадут свое на то согласие в течение ближайших четырех часов… или пяти недель. Отказ, поясняли они, связан с некоторыми религиозными табу. Но если они преисполнятся уверенности, что земляне не станут пить их кровь, может быть, тогда согласятся.
