Любовники. Плоть - [20]

Кеоки Амиэль Порнсен с помощью Зугу кое-как выполз из-под куста, куда его выбросило. Большое пузо, лазурный цвет формы и белые нейлоновые ангельские крылья, вышитые на спине куртки, делали его странно похожим на жирного синего клопа. Он встал, снял маску от ветра, явив обескровленное лицо. Трясущиеся пальцы дрожали над скрещением песочных часов и меча, символа Союза. Наконец он нашел клапан, который искал, открыл магнитные губы кармана и вытащил пачку «Милостивого серафима». Вставив сигарету в угол рта, он попытался зажечь ее, но зажигалка неуклюже прыгала в пальцах.

Хэл поднес к сигарете Порнсена раскаленную спираль собственной зажигалки. Рука не дрожала. Тридцать один год строжайшей дисциплины – и потому он сдержал ухмылку, лицо оставалось бесстрастным.

Порнсен огонь принял. Через секунду легкий тремор около губ показал: он знает, что сейчас его преимущество над Ярроу сильно уменьшилось. Потому что нельзя позволять человеку оказывать тебе услугу – пусть даже такую мелкую, – и потом хлестать его плетью. И все же он начал официально:

– Хэл Шамшиэль Ярроу!

– Шиб, авва. Слушаю и повинуюсь, – ответил ему Хэл официальной формулой.

– Как объяснишь ты этот инцидент?

Хэл удивился: голос Порнсена звучал куда мягче ожидаемого. Но он не разрешил себе расслабиться, подозревая, что Порнсен намерен застать его врасплох и нанести удар, когда он не будет мысленно готов к нападению.

– Я – точнее, Уклонист во мне – отклонился от реальности. Я – моя темная сторона – намеренно запустила псевдобудущее.

– Это правда? – спросил Порнсен спокойно, но с некоторым сарказмом. – Твоя темная сторона, говоришь? Уклонист в тебе? Вот так ты всегда и говоришь с тех самых пор, как только говорить научился. Почему ты всегда должен обвинять кого-то другого? Ты же знаешь – должен знать, потому что мне много раз приходилось тебя пороть, – что вся ответственность на тебе и только на тебе. Когда тебя учили, что отклонения от реальности вызывает твоя темная сторона, тебя учили и тому, что Уклонист ничего не мог бы сделать с тобой без твоей добровольной помощи – без помощи твоей истинной сущности, Хэл Ярроу.

– Это так же шиб, как левая рука Предтечи, – согласился Хэл. – Но, возлюбленный мой гаппт, вы в своей краткой нотации забыли одну вещь.

И в его голосе звучал сарказм не слабее, чем у Порнсена.

– Что ты хочешь этим сказать? – чуть ли не взвизгнул гаппт.

– Только то, – торжествующе ответил Хэл, – что вы тоже участвовали в этой аварии. И создали ее в той же степени, что и я!

Порнсен вытаращил глаза. Сказал хнычущим голосом:

– Но… но ведь ты вел машину!

– Нет в том ни малейшей разницы, как вы меня всегда учили! – Хэл нагло усмехнулся. – Вы согласились участвовать в столкновении. Иначе мы бы разминулись со зверем.

Порнсен перестал затягиваться, рука у него дрожала. Ярроу смотрел, как она повисла вдоль тела Порнсена, пальцы этой руки перебирали семь хвостов плетки на рукояти, торчащей из-за пояса.

– Ты всегда демонстрировал достойную сожаления гордыню и независимость. Такая наглость твоего поведения не соответствует структуре вселенной, каковая была явлена человечеству Предтечей, да будет реально его имя.

– Я отправил к Ч [затяжка] – да простит их Предтеча! – дюжины две людей. Мне неприятно было так поступать, потому что я любил их всем своим сердцем и всей своей личностью. Я плакал, сообщая о них святой иерархии, ибо я – человек мягкосердечный. [Затяжка!] Но таков был мой долг как Ангела Хранителя Pro Tempore: предупредить и искоренить эту отвратительную болезнь личности, ибо она могла распространиться и заразить идущих за Сигменом. Нереальность терпеть нельзя. Слишком слаба личность и драгоценна, чтобы подвергать ее соблазну.

– Я был твоим гапптом с самого твоего рождения. [Затяжка!] Ты всегда был непослушным дитятей. Но тебя можно было любовью вернуть к послушанию и покорности, и ты часто ощущал мою любовь. [Затяжка!]

Ярроу почувствовал, как бегут по спине мурашки. Смотрел, как крепко сомкнулись пальцы гаппта на этой «любви», торчащей у него из-за пояса.

– Но лишь когда тебе исполнилось восемнадцать, ты реально отклонился от истинного будущего и показал свою слабость перед псевдобудущими. Это тогда ты решил стать наврумом, а не специалистом. Я тебя предупреждал, что как наврум ты не продвинешься в нашем обществе далеко, но ты настаивал, а так как наврумы нам действительно нужны, и так как мне велели мои начальники, я позволил это тебе.

– Это уже [затяжка] было достаточно нешиб. Но когда я выбрал тебе наиболее подходящую женщину в жены – как велели моя обязанность и право – ибо кто кроме любящего гаппта знает, какой тип женщины тебе подходит? – я увидел, как ты горд и нереален. Ты спорил и возражал и пытался действовать через мою голову, упирался целый год, пока согласился жениться на ней. За этот год нереального поведения ты обошелся Церству в одну личность…

Хэл побледнел, и отчетливо проявились семь тонких красных отметин, протянувшихся от левого угла губ через щеку к уху.

– Я ничего не стоил Церству! – рявкнул он. – Мы с Мэри были женаты девять лет, но детей у нас не было. Тесты показали, что никто из нас не бесплоден физически. Значит, один или оба из нас не думали плодородно. Я подавал прошение о разводе, хотя и знал, что меня могут отправить к Ч. Почему же вы не настояли на разводе, как того требовал ваш долг, а отложили мою петицию в долгий ящик?