Любовник тетушки Маргарет - [20]

— Впервые в жизни я допустила что-то подобное, — всхлипывала Верити. — Обычно я предвижу признаки конца и соскакиваю сама. — Она тяжело вздохнула и надолго смолкла.

Господи, подумала я, это ведь может продолжаться и неделю!

— Первый год у нас все было замечательно, — продолжила она наконец, разводя себе чай трехзвездочным столовым коньяком, — а потом он начал забывать о приятных мелочах, а я стала напоминать ему о том, что он о них забывает. — И пристально взглянула на меня, ожидая реакции.

— Ну, это только разумно с твоей стороны, — сказала я.

— А потом он заявил, что я становлюсь занудной и слишком требовательной. — Она замахала руками. — Но я же любила его, ты ведь знаешь, как это бывает…

Я с готовностью кивнула, хотя, честно говоря, охотно бы призналась, что не знаю или, вернее, забыла.

— И чем больше я пыталась наладить отношения, тем сильнее было отчуждение, потом он перестал говорить мне, как хорошо я выгляжу, а потом начал… — новый носовой платок вступил в драматическое действо, — флиртовать с другими женщинами!

— Хорошо хоть не с мужчинами.

— Слушай, Маргарет, — одернула меня Верити, выпрямившись и прямо посмотрев мне в глаза, — шутки здесь неуместны.

— А я и не шучу. У Грязнули Джоан как-то оказался дружок, который предпочитал мужчин.

— В самом деле?!

— В самом деле.

Это ее заинтересовало. Мне показалось, что, поскольку ни совета, ни практической помощи от меня ждать не приходилось, Верити стало легче от одного напоминания о том, что всегда найдется кто-нибудь, кому еще хуже, чем ей. Гораздо хуже, заверила я ее, потому что сражаться с другой женщиной, равной тебе, проще. А вот с чего начинать военную кампанию против мужчины, совершенно непонятно, разве что молиться о ниспослании пениса.

Так или иначе, Верити черпала сюжеты для своих писаний из жизни, и пример Грязнули Джоан привел ее в чувство. Она заметно успокоилась, в ее взоре отразился сюжет нового рассказа и, увы, полная готовность поведать мне о своих страданиях во всех подробностях. Я взглянула на часы. Две минуты первого. Определенно я упустила последний шанс позвонить Роджеру. Ну что ж, значит, завтра. В конце концов, я вовсе не жаждала ускорить разрыв.

* * *

Что уж тут лукавить: дома я действительно ощущала пустоту. Самые обычные дела, совершенно необходимые, когда рядом есть живая душа, теперь казались бессмысленными. Даже традиционный бокал вина перед ужином имел другой вкус без Сасси, сидящей напротив со своей диетической колой, и ритуал ужина утратил для меня всякий интерес. Вместо ее болтовни, иногда забавной, иногда раздражающей, как жужжание москита, я слышала теперь лишь свой нескончаемый мысленный монолог. Наверное, глубоко в душе я предвидела нечто подобное, но в реальности пережить это оказалось куда труднее, чем ожидалось. Уходить из дома было легко, а вот возвращаться в гробовую тишину, не оглашаемую ритмами, несущимися из ее спальни, — убийственно. Удовольствие, которое я в первые дни получала от возможности тихо понежиться после пробуждения в постели, вскоре сменилось чувством скорбного одиночества. Я предполагала, что такое может случиться, но надеялась, что не случится.

Во мне образовалась дыра, явно требовавшая для заделки некоего количества «Полифиллы»[10] дружбы. Или более чем дружбы. Несмотря на сетования Верити, необременительный роман казался выходом из положения. В один из зазоров в лавине ее печальных излияний мне удалось невзначай, так, чтобы не показаться предательницей, вставить вопрос: «Где ты с ним познакомилась?»

— На почте. — Ответ прозвучал малоинтересно. Мысль о том, чтобы околачиваться в очереди за марками в мини-юбке и с улыбкой соблазнительницы, меня не воодушевляла — правда, в этом было нечто сюрреалистическое, но отнюдь не привлекательное.

На Пасху Рождер водил группу школьников в лыжный поход. Вернулся загорелый, с повеселевшим взглядом, поздоровевший. Он заявился ко мне с подарками — бутылкой шнапса и вышитым поясом, — и то и другое мне не понравилось. Клюнул меня в щечку, удобно устроился в кресле и тут же идеально вписался в обстановку комнаты как еще один предмет мебели, что вызвало у меня острое раздражение.

— Значит, у нее там все в порядке? — начал он. Между краем его штанины и кромкой зеленого шерстяного носка виднелась полоска кожи. Это меня тоже раздражало. Очень.

Я села напротив и сказала:

— Да, ей там все нравится.

— Отлично. — На его губах, пока он, глядя на огонь, рассказывал о своих походных приключениях, играла улыбка, которую иначе как приятельской трудно было бы назвать.

— Ну что ж, вижу, тебе там было весело, — сказала я наконец.

— Жаль, ты не смогла с нами поехать. Правда, жаль. Может, на следующий год?

— Может быть, — вяло согласилась я.

— На майские каникулы я собираюсь на рыбалку. Хочешь присоединиться?

Я оценила его великодушие: мужское занятие, требующее полной тишины, любая компания рыбаку помеха.

— О нет, — ответила я. — Но за приглашение спасибо.

В камине плясали языки пламени.

— Ну и как тебе это? — спросил он.

— Что — это?

— Ну, жить без Саскии.

— Слишком тихо. Но в общем, ничего.

— Может, мне стоит переехать к тебе, чтобы ты не скучала?