Любовник тетушки Маргарет - [19]

— Миссис Мортимер говорила, что мне следует открывать колени, — сказала я в оправдание.

— Что ж, в такой юбке ты, несомненно, в этом преуспеешь. — Верити пододвинула мне бутылку молока, продолжая при этом искоса разглядывать юбку, брошенную на спинку стула. Фасон свидетельствовал о том, что куплена вещица в состоянии in vino Veritas.[9] Верити взяла юбку кончиками пальцев, словно та была заразной. — Это… ну, нечто… для детей младшего и среднего возраста.

— Младшего и среднего? — Я посмотрела на юбку, которой подруга помахивала перед моим лицом. Белая шелковистая синтетическая ткань, весьма жесткая, два ряда вязаных петель, выступающих из-под тройного шнура, пропущенного, чтобы держать форму, по подолу, не достающему до колен. Честно сказать, далеко недостающему.

Я попыталась утешить себя воспоминанием о том, какое выражение лица сделалось у Колина, когда я вышла из примерочной кабины. Оно означало безусловное одобрение. Чтобы не сказать — откровенную похоть.

— А Колику понравилось, — заметила я.

— Колин — мужчина, — вздохнула Верити, и я впервые заметила, что ни в ее облике, ни в речи не было свойственного ей обычно задора.

— Ну да, — подтвердила я, пригубив кофе и глядя на подругу поверх чашки.

— Зачем ты… ну, я хочу сказать — для чего тебе это нужно?

Я поставила чашку на стол. Необходимость оправдываться вызвала агрессивность, как всегда и бывает.

— Для чего? — переспросила я. — А как ты думаешь? Разумеется, я собираюсь разрезать эту юбку на куски и использовать в качестве тряпки, стирать пыль.

Она устало прикрыла рот ладонью, но я успела заметить, что уголки губ у нее опасно поползли вниз. Какой там задор! Все это скорее напоминало депрессию.

— Прости, — спохватилась Верити. — Я немного не в себе… — И, словно чтобы доказать это, разрыдалась. Время для демонстрации черного топа из эластичного кружева с провокационно глубоким вырезом было самое неподходящее.

— Что случилось? — спросила я. — Извини, я не сразу обратила внимание. Не хочешь рассказать?

— Дерьмо! — всхлипнула она и закрыла лицо руками.

Верити никогда не унывала, с какими бы трудностями ни сталкивалась. Верити, которая прятала лицо в ладонях, плакала и употребляла «сортирное» выражение, — это было нечто совершенно новое.

Я протянула ей бумажный платок, похлопала по руке, подождала. Вскоре она издала приглушенный звук, видимо, означавший еще одно извинение. Я заверила ее, что просить прощения нет причины. Еще немного «поиграв со мной в прятки», она наконец окончательно отняла ладони от лица, но выглядела по-прежнему — других слов не подберешь — убитой горем.

— Ну давай, рассказывай.

— Не хочу тебя грузить, — всхлипнула она. — Во всяком случае, не сейчас, когда Саския только что уехала, а ты ведешь себя так мужественно — улыбаешься через силу, купила эту юбку и вообще…

— Через силу? Верити, я в полном порядке. Поверь, у меня действительно все хорошо. Я вовсе не «делаю лицо», даже фальшивое. Это я, и я в норме. Сасси должна была уехать, я была к этому готова. — Я сделала рукой жест, который, как я надеялась, выглядел убедительно непринужденным. — Черт, я даже заплатила за то, чтобы она поехала в Америку. Так что не стесняйся, плачь и рассказывай — я в совершенно здравом уме. Я ведь даже пришла к тебе для того, чтобы посоветоваться относительно кое-каких собственных планов на будущее, — при этих словах на ее лице мелькнула искорка интереса, — но об этом потом. Итак, что случилось?

Верити вытерла слезы, подперла рукой подбородок и уставилась в стол. Мокрым платком, который держала в другой руке, она гоняла по столу хлебные крошки.

— Что за планы на будущее? — спросила она.

— Об этом поговорим потом.

— Нет-нет. Расскажи. Это меня отвлечет от… — Слезы снова градом покатились из ее глаз. Она исподлобья, скорбно, но не без любопытства взглянула на меня. Я поняла это так, что ей действительно хочется узнать, в чем дело, и решилась.

— Ладно. Видишь ли, это, — я кивнула в сторону юбки, — и это, — я достала из пакета еще одну сомнительную обновку с болтающимся на ней товарным ярлыком, — моя артиллерия. Я собираюсь ввязаться в войну, хотя знаю, что победы мне не видать. — Я улыбнулась: мне понравилась собственная метафора.

Верити непонимающе наблюдала за мной все еще непросохшими глазами.

— Лучше бы ты выражалась попроще, не этими клише, которыми ты так самодовольно любуешься, — заметила она.

Несколько обескураженная, я заменила в дальнейшем повествовании тяжелую артиллерию на легкое стрелковое оружие, раз уж моя собеседница в данный момент была склонна к раздражительности и грубости.

— Я собираюсь завести любовника, — объявила я. — Что ты об этом думаешь?

Что она об этом думала, я отлично поняла. Верити разразилась новым потоком слез и принялась умолять меня еще раз как следует поразмыслить, прежде чем принимать подобное решение.

Ну что ж, подумала я, устраиваясь возле подруги для долгого женского разговора по душам, композиция явно смахивала на нечто в духе Тинторетто, — по крайней мере у меня будет законный предлог еще на день отложить разговор с Роджером.

Верити встречалась, или — если выразиться более откровенно — была любовницей Марка около полутора лет. В ходе этого романа она расцвела, без устали рассказывала всем, что «это нечто», и настоятельно советовала каждому такое испытать, а поскольку в ее жизни и прежде всегда был мужчина, а то и два одновременно, я поверила, что на сей раз это действительно что-то незаурядное. Более того, я считала, что Верити — женщина, умудренная опытом в подобных делах, в отличие от меня, полной дилетантки, — окажется самой подходящей наставницей в деле поисков любовника. Но поскольку ее совет свелся к чему-то среднему между требованием кастрации всех мужчин и утверждением, что единственный разумный выбор партнера по постели — это предпочтение горячей грелки, я поняла, что ошиблась. Тем не менее, один факт получил лишнее подтверждение: год — идеальный срок для интимных отношений.