Любовник. Летний вечер, половина одиннадцатого. Модерато кантабиле - [32]

— Если они его поймают, — говорит он, — если ухитрятся его поймать, в тюрьму он не пойдет. Он не дастся.

Мария пьет вино. Официант уходит. Пьер наклоняется к Марии.

— Не пей столько, Мария, прошу тебя.

Подняв руку, Мария отталкивает препятствие. Препятствие — этот голос, она отстраняет его снова и снова. Клер услышала, что сказал Пьер Марии.

— Не так много я пью, — говорит Мария.

— Правда, — подтверждает Клер, — Мария сегодня пьет меньше, чем обычно.

— Вот видишь, — говорит Мария Пьеру.

Сама Клер ничего не пьет. Пьер поднимается и говорит, что тоже пойдет осмотрит отель.

Полицейских в отеле больше нет. Они ушли, спустившись гуськом по лестнице, которая начинается от конторки. Дождь перестал. Свистки еще слышны, но где-то вдали, и в зале снова болтают, жалуются на скверную испанскую еду, которую официанты еще подают последним прибывшим с особенной расторопностью и с торжествующим видом — потому что Родриго Паэстру пока не поймали. Жюдит успокоилась и зевает. Официант еще раз подходит к их столику, теперь он обращается к Клер, к красоте Клер, останавливается, чтобы поглядеть на нее, пока говорит.

— Может, еще и не поймают, — надеется он.

— А она любила Переса? — спрашивает Клер.

— Тоже мне, разве можно любить Переса, — говорит официант.

Клер смеется, и официант тоже позволяет себе посмеяться.

— Все-таки, — настаивает Клер, — что, если она любила Переса?

— По-вашему, Родриго Паэстра обязан был это понимать? — усмехается официант.

Он уходит. Клер отщипывает кусочки хлеба. Мария пьет, и Клер не останавливает ее.

— Где же Пьер? — спрашивает Мария.

— Я не знаю. Как и ты.

Мария наклоняется к столу, чуть привстает, потом придвигается к Клер близко-близко.

— Послушай, Клер, — говорит Мария, — послушай меня.

В ответ на ее движение Клер, наоборот, откинулась на спинку стула. Подняла глаза, взгляд ее так далеко от Марии, невидяще смотрит куда-то в глубину зала.

— Я слушаю тебя, Мария, — отзывается она.

Мария опускается на стул и не говорит ничего. Проходит еще немного времени. Клер не крошит больше хлеб. Возвращается Пьер, он рассказывает, что выбрал самый уютный коридор в отеле для Жюдит, что он видел небо, гроза мало-помалу теряет силу, завтра скорее всего будет хороший день и с самого утра, если они захотят, можно будет ехать в Мадрид, только сперва они посмотрят Гойю в церкви Сан-Андреа. Гроза опять разбушевалась, и он говорит громче, чем обычно. У него красивый голос, четкая дикция, сегодня у него дикция почти ораторская. Он говорит о двух подлинных Гойи — было бы жаль их не посмотреть.

— А если бы не эта гроза, мы бы о них забыли, — говорит Клер.

Она сказала это, как могла бы сказать что угодно другое, и все же никогда до сегодняшнего вечера она бы так не сказала. Где это произошло в тот сумеречный час, оставленный им Марией, совсем недавно, где, в каком месте отеля они сперва с удивлением, а потом с восхищением обнаружили, что так мало знали друг друга до сих пор, что, оказывается, долго исподволь готовилась эта дивная встреча, чтобы состояться… у этого окна?.. на том балконе?.. в том коридоре?.. в теплоте, нахлынувшей на улицы после ливня, под темным, таким темным небом, Клер, сказал он, твои глаза сейчас точно такого же цвета, что и дождь. Как я не замечал этого раньше? У тебя серые глаза, Клер.

А она ответила ему, что дело в освещении, что это, наверно, обман зрения, потому что вечер и гроза.

— По-моему, если мне не изменяет память, — говорит Мария, — перед отъездом из Франции у нас был разговор об этих двух подлинниках Гойи.

Пьер помнит этот разговор. Клер — нет. Ливень перестал, и они слышат друг друга. Ресторан постепенно пустеет. Гомон выплескивается в коридоры. Кажется, там сдвигают кровати. Матери переодевают детей. Вот и Жюдит пора уже спать. Пьер молчит. Наконец Мария говорит то, что надо сказать:

— Я пойду уложу Жюдит в том коридоре.

— Мы тебя ждем, — кивает Пьер.

— Я скоро.

Жюдит не упрямится. В коридоре много детей, некоторые уже спят. Мария не станет сегодня раздевать Жюдит. Она закутывает ее в одеяло, укладывает у стены в середине коридора.

И ждет, когда Жюдит уснет. Ждет долго.

III

Прошло время, и последние следы заката уже исчезли в темном небе.

— Не стоит рассчитывать, что сегодня вечером в городе будет свет, — сказала управляющая отелем. — Так всегда бывает в нашем краю, грозы здесь очень сильные, и обычно света нет всю ночь.

Света нет. Гроза еще будет бушевать, короткие ливни будут обрушиваться один за другим всю ночь. Небо все такое же низкое, и все так же ползет: сильный ветер волочит его к западу. Так отчетливо виден этот тяжелый пласт до самого горизонта. И отчетливо видны границы грозы, которая все еще силится захватить светлые участки неба.

С балкона, где она стоит, Марии видна гроза во всю ее ширь. А они остались в зале ресторана.

— Я скоро, — сказала им Мария.

За ее спиной, в коридоре, все дети уже спят. Среди них Жюдит. Обернувшись, Мария может увидеть ее — уснувший комочек в нежных отсветах керосиновых ламп, висящих на стене коридора.

— Я скоро, как только Жюдит уснет, — сказала им Мария.

Жюдит спит.

Отель переполнен. Люди в комнатах, люди в коридорах, скоро и в этом коридоре прибудет народу. В отеле больше людей, чем в целом квартале городка. А за городком тянутся дороги, пустынные дороги тянутся до самого Мадрида, к которому с пяти часов движется гроза, проливается дождем то здесь, то там, полыхает молниями, набирает силу. Когда-нибудь она иссякнет. Когда же? Она будет бушевать всю ночь.