Любовница своего бывшего мужа - [10]

Ну кому я вру — сейчас, когда он ничего подобного не делает, лишь символически обозначает это движение, когда ловит мой ответный жест, тоже оборванный на половине, меня это тоже заводит.

Я так давно не танцевала.

Что за глупости, я только что перетанцевала со всем мужским половозрелым составом компании!

Но я так давно не танцевала, когда танец — отражение мыслей. Когда танец — отражение того, что будет часом позже среди скомканных простыней. Когда вот этот жаркий выдох в шею повторится до последней ноты, но будешь чувствовать не трущуюся о бедра ткань легких брюк, а кое-что горячее и твердое.

Впрочем, я и сейчас чувствую кое-что твердое — оборачиваюсь и вижу как расширяются зрачки Антона. И у него очень многообещающий взгляд.

Я уже собираюсь отнять у него свою руку и уйти, тем более, что песня как раз кончилась, но Антон не дает это сделать. Наоборот, он притягивает меня к себе и шепчет на ухо:

— Давай поговорим?

— Мы обо всем уже поговорили, — я заучивала эти слова наизусть, до автоматизма, чтобы не сдаться, когда он придет ползать на коленях и умолять простить.

Но он так и не пришел. Не пригодилось.

— Мы нехорошо расстались и плохо поговорили, — он прижимает мою руку к своей груди, и я чувствую стук его сердца. Очень быстрый стук.

— Нет…

Но почему нет?

Чего я боюсь?

— Только не здесь, — продолжает он, как будто я уже согласилась. — Давай покатаемся по городу и…

— Солнц, я вчера уже все сказала про твой кабриолет! — выпаливаю я и испуганно зажимаю рот рукой.

Я не хотела! Это «солнц» вырвалось так же автоматически, как те жесты и касания.

— Сейчас попрошу у кого-нибудь нормальную машину, — улыбается он и крепко сжимает мою руку в своей, уводя из танцующей толпы как маленькую девочку.

И я в полном шоке позволяю ему это сделать. В голове стучат оправдания, что мы просто поговорим, в сердце бьется какая-то стремная неубиваемая надежда несмотря ни на что, а между ног пульсирует вообще нереальное тепло, которому нужно другое такое же тепло. Кто же проснется во мне, чтобы вернуть в разумный мир?

Море в такт

Вместо разговора мы молчим.

Я в шоке, а он просто ездит по ночным улицам Лимассола, проскакивая светофоры, тормозя перед пешеходами, то и дело оказываясь на каких-то окраинах с недостроенными или заброшенными зданиями. Иногда дорогу перебегают черные тени кошек, а под колеса выкатываются перезревшие апельсины.

— Хочешь к морю? — вдруг спрашивает он.

Я молча киваю, не сразу соображая, что он смотрит на дорогу, а не на меня. Но он все равно замечает мой ответ, и мы оказываемся у кромки пляжа. Выбираемся из машины, и я снова вязну каблуками в песке.

История повторяется.

Декорации те же, я та же, партнер по сцене другой.

— Пошли к воде, — Антон тянет меня за руку.

Я мотаю головой, показываю на туфли.

— Так сними, — раздраженно фыркает он.

— Я в чулках, — жалуюсь я. — Противно по песку.

— Так сними чулки! — он подхватывает меня за талию, сажает на теплый капот и стаскивает мои туфли.

Я снова мотаю головой. Задрать платье? Прямо тут, рядом с ним? Устроить стриптиз с чертовыми чулками?

Антон шипит сквозь зубы:

— Что ты мне там покажешь нового? Ты передо мной пять лет голая по квартире рассекала. Я тебя даже изнутри видел!

Шшшшшух! — вся кровь разом приливает к моему лицу.

Кожа пылает под прохладным морским ветром, но, к счастью, бывший муж этого не видит.

Он хмурится:

— В моей голове это звучало…

— Лучше? — подсказываю я.

— Непристойнее! — досадует он. — А так получается какая-то расчлененка. Как будто я тебе аппендицит вырезал, а не…

Ай, заткнись, ради бога, я помню!

Когда двое отвязных девственников находят друг в друге собрата-извращенца, они начинают пробовать все, до чего дотянутся!

Чтобы как-то отвлечься от воспоминаний, я действительно начинаю снимать чулки. Если быстро приподнять платье, зацепить край пальцами и потянуть вниз, то не так развратно выглядит.

Нормальный человек бы отвернулся, но Антон даже не собирается делать вид, что ему не интересно.

А я хочу к морю. Второй день кончается, а я еще его даже не потрогала.

Я поддеваю край второго чулка, и на мои пальцы ложатся его. Ладонь скользит по внутренней стороне бедра, касаясь нежной гладкой кожи, крайне чувствительной именно в этом месте — у самой резинки.

— Эй! — возмущаюсь я.

— Я просто хочу помочь, а то ты тут устроила стриптиз на весь пляж, — безмятежно врет Антон мне в глаза, но руку опускает, подцепляя силиконовый край, тянет вниз, не забывая проводить ладонью там, откуда только что скатился чулок. Он задерживает мою ступню на несколько секунд в ладони, согревая ее, и только потом выпрямляется.

Но не уходит, оставаясь стоять между моих раздвинутых на капоте бедер. Никуда не собираясь уходить. А то я не понимаю, как это выглядит и на что намекает. Да и он отлично понимает. И это понимание натягивается между нами как струна, дрожит и звенит так, что болит голова.

— Море, — напоминаю я, глядя на то, как его пальцы нервно вяжут узлы на чулке. Я боюсь встретиться с ним взглядом. Вот сорвет все стоп-краны — и все…

Что — все?

Не хочу об этом думать.

Все мысли о нем я сложила в дальний сундук своего разума, закрыла на десять замков и запретила себе приближаться. Это всегда помогало, я так переживала и смерть бабушки с дедушкой, и папину болезнь, и сбежавшую мамину кошку. Если достаточно долго прятать в этом сундуке то, от чего слишком больно, однажды можно открыть его и обнаружить только горсточку праха вместо острых ножей и ядовитых игл. Всегда помогало. Всегда. Почему не сейчас?