Любовная атака - [15]

Однако окончательно покорили Лайзу руки Джека. Когда Харрис приподнял ее, прижимая к себе, блузка девушки выбилась из-за пояса, открывая доступ к обнаженной коже его пальцам, загрубевшим от работы, но не жестким и грубым, а настолько трепетным и умелым, что они скользили легко, как перышки, как лепестки роз, колеблемые ветром.

И тут все кончилось так же внезапно, как началось. Чувственные сильные пальцы бросили Лайзу, как ненужный инструмент, а встретившие ее взгляд глаза стали холодными и отчужденными. В них не было и следа страсти, вызвавшей у Лайзы такой отклик.

– Вам, наверное, уже пора домой, – произнес он будничным тоном, словно они только встали после чаепития. – А меня ждет работа.

Спустя пять минут Лайза уже ехала домой, зная, что ее блузка по-прежнему не заправлена, а душевное состояние пребывает в еще более разобранном виде. Ее ловко выставили, как надоедливого разносчика, чьи услуги оказались попросту ненужными. «Вот ваша шляпа, но куда же вы так спешите?» – бормотала Лайза, задним числом разозлившись гораздо сильнее, чем в тот момент, когда это было нужно. Даже когда Харрис целовал ее, полностью подчинив разум и тело, Лайза не сердилась по-настоящему. Зато сейчас она была в бешенстве.

– Проклятье! Никто не смеет так вести себя со мной! – бушевала она, по-прежнему остро ощущая, хоть и не признавалась себе, прикосновение сильных пальцев к своей коже, его губы на своих губах.

Реальность оказалась значительно ярче, чем ее давешние грезы наяву: исключительная мужественность Харриса, его подчеркнутая искушенность всколыхнули в Лайзе такие глубины страсти, о каких она и не подозревала.

Девушка понимала, что Харрис полностью контролировал ситуацию, и это одновременно отрезвляло и бесило ее. Ведь захоти он взять ее прямо там, на полу мастерской, он бы так и сделал, а она бы позволила. Теперь Лайза это знала точно, и, хоть она не догадалась об этом раньше, Харрис тоже понял, и это только ухудшало дело.

И ведь ничего еще не кончено. Это Лайза тоже понимала, и это приводило ее в смятение. Она заключила сделку, и теперь у нее не оказалось выбора – надо было выполнять условия. Она приговорила себя, и единственным выходом было немедленно развернуться и ехать назад, чтобы попытаться изменить условия договора, причем быстро, пока он еще не успел начать работу с папиным деревом. Иначе рано или поздно ей придется сбросить с себя всю одежду, чтобы позировать для его скульптуры, и тогда она вновь окажется во власти человека, которому даже не нравилась.

К тому времени, когда Лайза добралась до дома, казавшегося теперь блеклым и уродливым после чудесного, слитого с природой обиталища Джека Харриса, на душе у нее скребли кошки.

Войдя в гостиную, используемую ею под мастерскую, Лайза швырнула сумочку в одно кресло, а сама плюхнулась в другое, сердито глядя на свое отражение в зеркальной стене.

– Дура ты, дура, – пробурчала она. – Самая настоящая идиотка. Надо же, и все это лишь ради того, чтобы получить скульптуру работы этого поганца Джека Харриса для папы. И ты еще не знаешь, чем дело кончится, и как это в итоге тебе понравится, и уж тем более понравится ли ему.

По-прежнему что-то бормоча, Лайза бросила взгляд на магнитофон, соединенный с телефоном, и решила прослушать запись.

Если телефон звонил в дневное время, Лайза считала своим долгом отвечать – пережиток, оставшийся у нее со времен работы на материке, где телефон являлся жизненно важным атрибутом ее творческой деятельности.

И только после ее переезда в Лонсестон Лайзе удалось ограничить себя одним аппаратом – в мастерской. Во время сна она отключала звонок, всецело полагаясь на магнитофон. Это было необходимо, когда девушка только переехала сюда и ей постоянно звонили, ошибаясь номером и поднимая ее каждую ночь в течение первых двух недель.

Хорошо быть таким, как Джек Харрис, подумала Лайза. Он-то делал все наоборот – совершенно не обращал внимания на звонки телефона во время работы.

А по ночам он скорее всего слишком занят другими вещами, чтобы отвлекаться на телефонные разговоры, вздохнула про себя Лайза, направляясь к аппарату.

Сначала шло сообщение от ее отца, в котором, несмотря на то, что он давно уже отошел от дел, время от времени просыпался некий офисный инстинкт: он интересовался, почему Лайзы среди бела дня нет на рабочем месте. Затем – сообщение от матери, волновавшейся, что, раз дочери нет дома среди бела дня, значит, она на работе и, наверное, переутомляется. А потом – этот невероятный немыслимый голос.

– Говорит Ганс. Здорова ли ты, Кетти, или, может быть, Энни? Впрочем, это не имеет значения… «как розу ни назвать» и т. д. и т. п. – весьма затейливый пассаж, как мне кажется. Быть может, случится так, что мы сумеем… однако, похоже, сейчас не время для флирта. Я лишь передаю сообщение твоему человеческому воплощению, которое должно вот-вот прибыть домой.

Лайза, с трудом веря своим ушам, прокрутила сообщение снова, чтобы убедиться, что расслышала верно.

– Мое человеческое воплощение желает сообщить, что на этой неделе в «Принсес-театр» дают весьма пристойный спектакль «Кровать, полная чужаков», и если твой индивидуум ничего не имеет против обеда и похода в театр, не соблаговолит ли она: а) дать об этом знать как можно скорее и б) оказать любезность и приобрести билеты на вышеуказанное представление. Я предпочел бы пятницу и чтобы были приличные места – не на галерке. По поводу обеда мой индивидуум все устроит сам. Если ответ будет положительным, попроси твое человеческое воплощение одеться соответственно – например, подчеркнуть ножки – и сообщить мне адрес, где ее можно забрать ровно в шесть часов вечера.