Любовная аритмия - [7]

– Хороша работенка – языком чесать, – отозвалась домработница.

– Ну не всем же вагоны разгружать, – попытался отшутиться Артем и уточнил: – Вы справитесь? Точно?

– Хуже не будет. – Домработница презрительно обвела взглядом дом.

Артем уехал, оставив ее на хозяйстве. Вернулся через месяц.

– Да что б тебя! – ругнулся он, больно ударившись головой о плафон на длинной цепи, который висел посередине между гостиной и кухней. Плафон был мутный, слабый и освещал маленький кружок под собой. Артем встал на носки и вытянул шею – внутри плафона лежали трупы комаров, мух и одна стрекоза.

– Красиво? – подбоченившись, спросила Анжела. – Как я его вешала – это отдельная история.

– А почему так низко?

– Нормально. Как раз. Это ты с непривычки бьешься. Еще раз долбанешься, научишься обходить.

– А почему в этом месте?

– Что ты к этому светильнику прицепился? Куда его еще вешать? – огрызнулась Анжела. – Не нравится – сам перевешивай.

– А зачем вы ковры скатали? – Артем стоял на голом мраморе босиком. Ноги начинали мерзнуть.

– А чего тут пылесборник устраивать? Тапки надень – и нормально будет, – ответила Анжела.

В тот же день Артем решил ее уволить.

Домработнице было глубоко наплевать на расставленные им лично в определенном порядке фигурки сфинксов. Анжела была патологической неряхой, у которой в одной коробке лежали губки для мытья посуды, перчатки и пакеты с рисом и макаронами. Итальянские тарелки – тяжелые, расписанные вручную синими цветами, которые Артем вез, перемотав пакетами и собственными рубашками, были «покоцаны». Анжела так и сказала:

– Я их тут немного покоцала. Уронила. Но нормально, только по краю, есть же можно.

У домработницы, как заметил Артем, была своя система порядка. Все вещи, с которыми она не знала, что делать, были свалены под стол. Стол она прикрыла скатертью до пола.

Из маленькой комнатки, которую Артем мечтал превратить в библиотеку, сделав узкие, на одну книгу, полки от пола до потолка, Анжела сделала кладовку, заставила ведрами, швабрами и завалила бесконечными пакетами. Переступая через какие-то пустые коробки, Артем опять ударился головой о плафон, такой же, на длинной цепи, как и на кухне.

«Уволю, блин, – подумал он. – Немедленно».

Только его комнату, спальню, Анжела не тронула. Во всяком случае, там ее рука не чувствовалась. Журнал валялся на полу рядом с кроватью, где он его оставил. На полке стояли вырезанные из дерева женские фигуры – пыль была вытерта строго между ними. Артем открыл шкаф и достал простыню – влажную и неглаженую. Открыл другой шкаф в поисках подушки и замер. Подушки и одеяла Анжела проложила еловыми ветками, цветками лаванды и кусочками мыла. Точно так же делала его бабушка. И от этого запаха – цветочного, ядреного запаха детства – у него закружилась голова.

Анжела в это время стояла под дверью и прислушивалась. Она прекрасно слышала, как Артем ругался в кладовке, как он морщился, глядя на ковры. Она слышала, как он грохнул дверью шкафа. Когда его шаги за дверью затихли, она улыбнулась, сама себе кивнула и ушла.

* * *

Все-таки это было странное место. Многие, особенно женщины, жаловались, что плохо спят по ночам – мучают кошмары. Дети во сне кричали и разговаривали. Никто не мог здесь работать. Даже читать пустую пляжную литературу было тяжело. Зато здоровье удивительным образом «поправлялось» само собой, несмотря на немыслимое количество сигарет и вино, которое пилось, как вода. Артем взял за правило ходить утром за водой, продававшейся в пятилитровых канистрах, – ту, что текла из крана, пить было нельзя. Он почти бежал до церкви, поднимался в гору, спускался к овощной палатке, покупал две канистры для баланса и шел, следя за дыханием, назад. Такая пробежка заменяла ему ежедневные двухчасовые тренировки в фитнес-клубе. Он заворачивал на пляж, ставил канистры на лежак и нырял с головой с камня. Плыл быстро, обжигаясь ледяной водой. Помимо пожилой супружеской пары в это время на пляже можно было встретить только художника-шизофреника.

– Не волнуйся, я сторожу, – приветствовал Артема художник, показывая на канистры.

– Спасибо, – отвечал Артем, – как жизнь?

Художник обычно не отвечал. Он вставал в полный рост, вытягивался, раскидывал руки в стороны и говорил: «Хорошо-то как, Господи!» Потом поворачивался в другую сторону, опять раскидывал руки и еще раз восклицал: «Хорошо-то как, Господи!»

– Ну да, неплохо, – отвечал Артем.

– Нет, мой хороший, – художник всегда называл его «мой хороший». – ХОРОШО! Ты посмотри, какая красота вокруг! Такое естество!

– Вы сейчас пишете? Работаете?

– Нет, мой хороший, я набираю. Набираю и набираю… вот это всё.

Художник смотрел на море и улыбался широкой детской улыбкой.

Артем забирал канистры и в последнем рывке – с нагрузкой – взбегал на гору и по ступенькам к дому. Сразу шел в душ, где под струями воды на него накатывало состояние абсолютного спокойствия. Покоя и равновесия. Ради этих секунд Артем и бегал за водой. Нигде в другом месте и при других обстоятельствах он не мог поймать, ощутить это состояние.

Анжела гремела на кухне посудой. Она всегда шумно, с бряцаньем складывала тарелки, бамцала кастрюлями и разговаривала сама с собой. Каждый день готовила Артему обед, хотя он просил ее не готовить, говорил, что не хочет, не может здесь, на жаре, есть суп и котлеты, мол, в Москве наелся. На самом деле он брезговал, один раз увидев процесс приготовления. Анжела плохо чистила морковку, картошку не промывала под водой, рядом с разделочной доской лежала старая вонючая губка, которой она чистила раковину. Домработница пробовала суп ложкой и ею же опять мешала в кастрюле, добавляя соль или перец.