Любовь зла - [9]

— Верю, верю, — утешал Столяров.

— Но эти бездушные люди меня не слушали! Я хотела звонить тебе, — нежно взялась госпожа Столярова за пиджак своего мужа. За левый лацкан — поближе к чековой книжке. — Но через полчаса мне принесли мою драгоценную Чаплину. Меня так умоляли не подавать в суд на гостиницу, что я решила их пощадить. Неужели, — проникновенно заглянула Камилла в глаза Павла Петровича, — я поступила неправильно?

— Кхм, — откашлялся Столяров. — Дорогая, я ни в чем тебя не виню…

— Ах… — приготовилась упасть в обморок мадам Столярова.

— Просто…э-э… в другой раз ты так не делай, хорошо?

— Ладно. Тогда скажи Шуре, чтобы в следующий раз она хорошенько застегивала поводок на ошейнике Чаплины, — с невинным видом попросила Камилла.

Чаплина смотрела на Шуру ласково и преданно. Иван Викентьевич смотрел на Шуру — и уже не первую минуту — с интересом и даже, можно сказать, с любопытством.

Павел Петрович посмотрел на Шуру так, как смотрит хранитель королевского музея на кота, написавшего на парадный портрет монарха.

— ЧТО?!

— Что? — не поняла Шура. — Да я‑то тут причем? да вы что?

— Собирать собаку на прогулку — твоя обязанность, — напомнила Камилла, рассматривая зареванное лицо в зеркало пудреницы и размышляя, что можно спасти, а что — необязательно.

Павел Петрович поднялся с дивана и двинулся на перепуганную Шуру как айсберг, поставивший целью остановить «Титаник».

— Спокойствие, — перехватил взбешенного бизнесмена детектив. — Неужели вы хотите расстроить жену, омрачив день вашего примирения примитивным мордобоем? Вашей дорогой жене не понравится, если вы поднимите руку на женщину!

Поэтому господин Столяров ограничился только громким воплем:

— ВОН!!!

***

— Радуетесь? — неласково спросила Шура у Ивана Викентьевича.

Узорчатая кованая решетка дома Столяровых только что захлопнулась за спиной бывшей горничной. В руках у Шуры был пакет с вещами, в другой — большая, но очень старая спортивная сумка.

— Что, человека безвинного подставили, почем зря оклеветали, со всех сторон репутацию испортили — и радуетесь? Да я вам сейчас… — замахнулась Шура.

Девушка она была крупная, широкая в кости. Не слишком красивая, не слишком ученая — зато, что называется, щедрая душой, и детектив, который поджидал Шуру за оградой особняка, имел очень много шансов получить телесные увечья, хотя бы легкой степени тяжести.

Впрочем, Иван Викентьевич увернулся — и сразу стало понятно, что свое сложное отчество использует солидности ради, а на самом деле он — молод, проворен, и вообще ого–го, какому–нибудь дзюдоисту сто очков форы может дать.

— Я поговорить с вами хочу! — взмолился Ваня, на всякий случай отскочив от Шуры подальше.

— Не о чем нам разговаривать! — решительно отрезала Шура, взгромоздила сумку на плечо и пошла в сторону остановки общественного транспорта.

— Да подождите же… — умолял Иван.

Стоило ему приблизиться, как из сумки раздалось сердитое тявканье. Старый замок не выдержал, разошелся, и в образовавшуюся дыру мигом просунулись четыре щенячьи головы. Рыжая бульдожья сердито показала маленькие клычки–иголочки, белая и пятнистая лаяли, черная подвывала, а пятая голова, увенчанная странным хохолком, появилась позже остальных и посмотрела на Ивана хитрыми черными глазками–бусинками.

— Шура, да постойте же! я вам все объясню!

— Хватит, — решительно заявила бывшая горничная. — Наобъяснялись уже. Наслушалась — уши свернулись.

— Вы все не так поняли…

— Что, что я не так поняла?! — напустилась Шура на детектива. Щенки поддержали ее дружным лаем. — Давай, говори, я ж ведь дура такая, ни черта лысого не понимаю! Хозяйка по дурости своей собаку с поводка спустила — а я за нее отвечай?!

— Я понимаю, вам очень обидно…

— Обидно!.. — закричала Шура. — Знаешь, как обидно?! Я ведь для них старалась, готовила, собачку ихнюю как свою уму–разуму учила. Вот, троглодитов этих вынянчила…

— Очень хорошие собачки получились, — согласился Иван. — Мне нравятся.

— Нравятся — так возьми. — Шура высморкалась, вытерла ладонью глаза и немного успокоилась. — Я благодаря твои объяснениям без выходного пособия уволена, купи собачку, что ли.

Детектив подошел ближе, принял из рук бывшей горничной тяжелую сумку со щенками, взял девушку под локоток.

Дальше они пошли вместе. Шура объясняла:

— Беленькая — умница, какую хошь команду выполнит. Я ей говорю: как пять часов исполнится, ты мне сигнал подай. Она и сидит, на часы смотрит, а как стрелка к пяти подходит — гавкать начинает! Во какая умная!

— Трудно поверить, — качал головой Иван.

— А пятнистый — крыс давит. В гараже одна завелась — так он ее поймал, мне принес. Я испугалась — страсть! А потом велела Наталье Андреевне в комнату отнести, пусть старая грымза тоже понервничает. Черный, с бровями — ласкуша, рыженькая кусается, но только когда скажешь. А мелкий — ну хитрец! зато с ним весело, — и Шура печально вздохнула.

Любопытный детектив тут же спросил, какая печаль тяготит Шурино сердце.

— Сериал вечерний пропущу, — ответила девушка. — Хозяин мне ведь телевизор персональный подарил, его с собой в сумочке можно было носить, а теперь отобрал. А мне ведь одна радость в жизни — сериалы эти…