Любовь за колючей проволокой - [128]

— Есть тут кто? — На этот раз ему не ответило даже эхо. Только в дальнем углу выработки оборвался откуда-то небольшой камень. За ним посыпались другие, и снова все стихло.

— Есть тут кто?.. — опять позвал Зеленка и вдруг понял, что он дурак, назойливо твердящий свой вопрос там, где шуметь не полагается.

В непроницаемой темноте перед ним была могила. А в ней лежат его товарищи по подневольному труду, которые еще каких-нибудь четверть часа тому назад были живы, работали, надеясь успеть уйти из-под нависшей над ними смерти, а некоторые даже подшучивали над ней. Теперь раздавленные, превращенные в ничто, они лежат под этими камнями, быть может, на расстоянии протянутой руки.

Человеку, прожившему большую часть своей жизни в деревне, работа глубоко под землей часто кажется пугающей и почти противоестественной. Зеленка не признавался никому, что он боится оставаться один в поземных ходах и выработках рудника, когда там нет света. Там ему чудились всякие страхи наподобие тех, которые испытывают в темноте дети. Не был он чужд и суеверного страха перед неодолимыми силами природы, от которых свободен дикарь более нового, городского типа. Сейчас Зеленке представилось, что холодная и угрюмая гора, в недрах которой копошатся люди, сознательно и справедливо враждебна к ним. И что она последовательно уничтожает всех, кто кощунственно буравит ее тело, поглощая и растворяя их в себе. Многих рудокопов поглотила уже эта сопка, и в их числе тех пятерых, которых она только что погребла под плитами обвала. Из дыры забоя, в котором, наверно, было уготовано место и ему, на Зеленку, казалось, холодно дохнула сама смерть.

Как в темной избе в детстве, его обуял страх, только в тысячу раз более сильный. Дико вскрикнув, Зеленка бросился бежать прочь. Он бежал, спотыкаясь и падая, натыкаясь на выступы стен и оставляя на них клочья одежды. Ударившись грудью о короб им же оставленной на пути высокой вагонки, он упал навзничь. Не чувствуя боли от ушиба, тут же вскочил на ноги, пробрался между вагонкой и стеной штрека, не слыша как трещит раздираемый углом короба ватник, и побежал дальше. Объятый атавистическим ужасом перед одиночеством, безмолвием и мраком подземелья, человек бежал, задыхаясь и хватая воздух широко открытым ртом. Первобытное сознание, во власти которого он сейчас находился, неизменно отождествляет их с неведомой опасностью и самой смертью.

Только когда Зеленка выбежал в штольню и увидел вдали мерцающие огоньки и движущихся живых людей, к нему начало возвращаться сознание, что никуда особенно далеко они от него и не уходили. И тут же в голове начало складываться представление, что рискуя умереть от разрыва сердца, он так спешит, чтобы оповестить людей о катастрофе в Девятой промзоне. Но это было самообманом. Он бежал к ним просто потому, что они люди и им всегда сопутствуют какие-то звуки и свет.

Имевший обыкновение далеко впереди себя посылать луч фонаря, Артеев еще издали заметил бегущего по штольне коротконогого человека. Увидев начальника участка, тот остановился, желая, видимо, что-то ему сказать. Но только открывал и закрывал рот, как рыба на суше, прижимая к груди руки.

— В чем дело? — спросил начальник и по своему обыкновению направил в лицо заключенному свет сильного фонаря. Но расширенные зрачки почти не сузились даже от этого света. — В чем дело, я спрашиваю? — повторил Артеев.

Тогда человек оторвал руки от ваты, вылезшей из изодранной телогрейки, поднял их над головой и, подержав так, резко опустил, будто прихлопнув что-то перед собой обращенными вниз ладонями.

— Объясни толком! — начал уже раздражаться нетерпеливый Артеев.

— Да это ж Зеленка, откатчик из Девятой! — сказал появившийся откуда-то Арутюнов. — Никак корж у вас сорвался?

— Ага… — выдохнул, наконец, Зеленка и снова повторил свой жест: — Усих…

— Накаркал-таки, чертов фриц! — зло выругался Артеев. — Это Селезнев, черт бы его побрал, стряхнул кровлю… Жмут, сволочи, как на пожар в своем головном… — Начальник участка принадлежал к тому типу людей, которые, когда случается беда, готовы винить в ней кого угодно, кроме себя. И притом вполне искренне. — Невывезенной породы еще много в забое осталось?

Это Артеев спросил у Зеленки. Но тот, видимо, не понял вопроса, так как снова что-то прихлопнул вниз ладонями и повторил:

— Усих…

— Арутюнов!

— Слушаю, гражданин начальник!

— Где Тиц?

— Его нет на участке, вызван в управление…

— Ладно, без него обойдемся… Зови инженера по ТБ, он где-то у нас тут… И пошли на всякий случай кого-нибудь в медпункт. А я пошел в Девятую…

И Артеев со своей обычной злой энергией быстро зашагал по штольне, предшествуемый длинным лучом электрического фонаря.

Через каких-нибудь четверть часа этот луч уже забегал по потолку, стенам и грудам обрушившейся породы на полу промзоны № 9. Ничего неожиданного для себя Артеев тут не увидел. От коржа на потолке остались торчать только страшные заколы, как гнилые зубы в ощеренной пасти дракона. Остальная часть коржа лежала на полу забоя, где плашмя, где наклонно, а где и почти вертикально, возвышаясь над громадной грудой каменных глыб. В одном месте из этой груды просачивалась струйка сизого дыма. Наверно, это дымил факел на заваленной вагонке, которая стояла в штреке. Все остальные выводы мог был сделать и дурак. Черт бы побрал этого Селезнева! Произведи он отпал на своем горизонте в обычное время, почти всю сегодняшнюю отбойку из Девятой удалось бы вывезти!