Любовь — всего лишь слово - [27]

— Какую?

— Приехал сам господин Фареншильд и так убедительно просил отпустить Ханзи с ним, что мы уступили. Мы обманулись — шеф и я. Господин Фареншильд произвел на нас такое хорошее впечатление… — Ее взгляд вновь уходит в пустоту, и она потерянно говорит сама себе: — Я всегда считала, что могу по лицу человека определить его характер.

— А это невозможно?

— Я, во всяком случае, не могу. Мне кто-то может показаться ангелом и оказаться на самом деле чертом. Вы не видели рубцы…

— Рубцы?

— По всему телу у Ханзи. Я посадила мальчика играть с набором игрушек, и во время игры постепенно выяснилось, что было на рождественских каникулах. Этот господин Фареншильд ужасно обращался с Ханзи. Поэтому, когда подошли большие каникулы, мальчик предпринял попытку самоубийства. Вот мы и оставили его здесь. Но с ним так трудно. А что будет, когда наступит возраст созревания…

Как много доброты и тепла излучает фройляйн Хильденбрандт. И я думаю: надо же — и никто не знает об этой почти слепой женщине, которая живет здесь, в горных лесах Таунуса, и всю свою жизнь проработала с детьми. Ей не дадут, как устроителям грандиозных человеческих боен, орден, в ее честь не будут звенеть фанфары, для нее не найдется Креста за заслуги перед Федеративной Республикой.

Я спрашиваю:

— Этот набор игрушек вы применяете в работе с особо тяжелыми детьми?

— Да, Оливер. Это так называемый сцено-тест. Современная детская терапия — это лечение игрой. Мы наблюдаем, как играет ребенок. Мы размышляем: почему он это сейчас делает? Мы слушаем, что он сам говорит про свои выдумки. Мы наблюдаем, с какой игрушкой идентифицирует ребенок сам себя. Оценивая результаты теста, мы не стремимся установить степень сообразительности, особенности характера и способности ребенка. Мы хотим уяснить сущность и глубину конфликта, от которого он страдает. Вы сами видели, как обстоит дело с Ханзи: господина Фареншильда убил крокодил, всех других людей тоже. Мать он засунул головой в унитаз. За то, что та грызет ногти и мочится в постель. И за то, что она «вообще» такая злая. Только самому Ханзи (а Ханзи — это большой и красивый принц, самая лучшая из всех кукол) самому Ханзи крокодил ничего не сделал. Он позволил даже взять себя на поводок и отвести в зоопарк.

— Крокодил — это его агрессивность?

Фройляйн кивает.

— Да. Но и его надежда, его мечта и желание когда-нибудь стать взрослым, сильным и могущественным и отомстить за себя всем — всему свету!

Я говорю:

— Когда-то он станет большим. Наверняка не сильным. Наверняка не могущественным. Но взрослым. И что будет тогда?

— Да, — говорит фройляйн Хильденбранд, поправляя очки. — Что будет тогда? Возможно, наш Ханзи станет преступником, убийцей.

— Вы думаете?

— Я думаю, что он станет хорошим человеком, — тихо говорит она.

— Несмотря на убитую сегодня кошку? Несмотря на все?

— Несмотря на все. Если бы я не верила в это всегда и во всех случаях, то не могла бы заниматься тем, чем занимаюсь. У меня были бы сплошные неудачи. Но я занимаюсь своим делом уже больше сорока лет, Оливер, и у меня были успехи. Много, много успехов!

— Больше успехов, чем неудач?

— О да, — говорит она, и на лице ее снова появляется улыбка. — Но это никогда не были только мои успехи, мне всегда помогали другие. Мы все должны помогать друг другу… Ведь никто из нас не остров.

— Что никто из нас?

— Обернитесь. За вами на стене висит одно высказывание. Его повесил доктор Флориан. Прочтите его.

Я встаю и читаю:

«Никто из людей не есть остров, который сам по себе. Каждый из нас — кусок континента, часть суши. Смоет море кусок земли, и обеднеет вся Европа, как если бы море поглотило мыс или замок, принадлежащий твоим друзьям или тебе самому. Смерть каждого делает меня беднее, поскольку я вплетен в мир людей. А потому же никогда не желай узнать, для кого пробил час. Он всегда бьет для тебя».

ДЖОН ДОННЕ (1573–1631).

— Для кого пробил час…

— Да, — говорит старая фройляйн, — вот откуда он это взял — Хемингуэй.

Мы некоторое время молчим, а потом она меня спрашивает:

— Вы поможете мне? Я имею в виду маленького Ханзи. Может быть, вы немного позаботитесь о нем?

Я не отвечаю.

— Чтобы он не стал преступником, убийцей. Если я вас об этом попрошу.

Он до смерти замучил кошку — этот маленький калека. И что означает в данном случае «помочь»? Что значит «позаботиться»? В странный интернат я попал.

— У вас наверняка свои трудности, Оливер. И вы, конечно, найдете здесь друзей, которые помогут вам, если…

Звонит телефон.

Старая дама встает, ощупью пробирается к письменному столу и при этом вызывает у меня такую жалость, что я снимаю и подаю ей трубку.

— О, спасибо, вы так внимательны.

Она отвечает абоненту, и лицо ее принимает удивленное выражение.

— Да, он случайно здесь. Можете соединять. — Она протягивает мне телефонную трубку.

— Меня?

— Девушка из коммутатора уже пыталась разыскать вас в «Родниках».

Кто бы это мог позвонить мне сюда? Наверное, моя мать. Но, даже еще не взяв в руки трубку, я уже знаю, что это не мать. Я вновь ощущаю запах ландышей, снова вижу громадные черные глаза и снова слышу «Бранденбургские ворота»…

И вот он уже в моем ухе — этот прокуренный, гортанный голос, тихий и торопливый: