Любовь — всего лишь слово - [21]

За нами, перед нами, вокруг нас дикая какофония гудков. Но все уже миновало. Машину только немного поводит. Я снова прибавляю скорость.

— О Боже! — говорит она.

— Никогда так больше не говорите со мной. — Я с трудом поворачиваю язык и отираю пот со лба. — Никогда больше.

— Мне так стыдно. Так стыдно.

— Успокойтесь.

— То, что я сказала, это подло. Я вела себя как ненормальная, когда ухватилась за руль. Я и есть ненормальная.

— Я вам сказал, успокойтесь.

— Нет, у меня действительно не все дома. Я уже сама не понимаю, что делаю.

Наконец-то машина твердо встала на колеса.

— Вы сможете меня простить?

— Почему бы нет?

— Я вела себя подло.

— Вы просто несчастны, вот и все, — говорю я.

— Вы не можете себе представить…

— У меня есть фантазия, и я могу себе все представить. Внимание! Снова «мерседес».

Она снова поворачивает голову. И в этот раз наклоняет ее, прикасаясь к моему плечу. Я ощущаю ее волосы. Они чудесно пахнут.

«Мерседес» уже позади.

— Уже обогнали?

— Нет еще, — вру я, — подождите немного.

Всего лишь пять часов, но уже начинает смеркаться. Прямо перед нами небо в золотом солнечном блеске, но свет уже теряет свою силу, и лес здесь не такой пестрый и яркий, как был только что. Его листва — повявшая, ломкая, коричневая. Долины заполняются тенью и холодом. А голова Верены все еще лежит у меня на плече.

8

— Пять часов. Сейчас радио АФН передает музыку. — Я нажимаю на кнопку и включаю автомобильный радиоприемник. Рояль и скрипки. Рыдающий звук трубы. Одновременно мы говорим:

— Гершвин! Концерт фа-мажор.

— Вторая часть, — говорит она.

— Вторая часть. Самая красивая.

— Да, — говорит она и поднимает голову и смотрит на меня, — мне она тоже больше нравится.

— Вам уже лучше?

Она кивает.

— Как давно вы замужем?

— Три года.

— А сколько вам лет?

— Об этом не спрашивают.

— Я знаю. Так сколько же вам лет?

— Тридцать три.

— А вашей дочери.

— Пять.

— А мужу?

— Пятьдесят один. Это было непорядочно с моей стороны, правда?

— Что?

— Выходить за человека старше тебя на восемнадцать лет и теперь обманывать его.

— У вас был ребенок и, по-видимому, не было денег, — говорю я. — Послушайте — рояль…

Она кладет руку мне на плечо, и мы оба слушаем некоторое время музыку великого художника, которому выпало умереть в тридцать восемь от опухоли мозга, в то время как есть генералы, которые еще в восемьдесят выращивают розы.

— А сколько лет вам, господин Мансфельд?

— Двадцать один. И, чтобы дальше не задавали вопросы, сразу откроюсь: я еду во Фридхайм в тамошний интернат. Я все еще учусь в школе, ибо три раза оставался на второй год. В этом году останусь на четвертый.

— Но почему?

— Просто так, — говорю я. — Ради разнообразия, не понятно? Сейчас нам нужно свернуть с автострады. — Я поворачиваю руль вправо.

ПОВОРОТ НА ОБЕР-РОСБАХ (ПФАФФЕНВИСБАХ) —

ФРИДХАЙМ

За названиями населенных пунктов стоят расстояния.

Фридхайм — 8 км.

Изгибаясь большой дугой, шоссе ведет к мосту над автострадой. Я вижу березы, ольху, несколько сосен. Шоссе сужается. Видны мачты высоковольтной линии. Высоко в воздухе в последних лучах солнца серебрятся провода. Луга и перелески. Маленький городишко. Крохотный деревянный мостик через крохотную речушку. По обеим сторонам шоссе стоят тополя. Потом пошли дома. Мирный провинциальный городишко. Мы проезжаем мимо воздушного перехода между двумя бело-коричневыми фахверковыми домами[37]. Затем следуют рыночная площадь, ратуша, приземистая церковная колокольня с островерхой крышей в стиле барокко, все вычищено до блеска, позолочено, выкрашено в яркие тона. Теперь мне приходится ехать медленнее, не больше пятидесяти, потому что в нашем направлении едет много машин.

Напротив колокольни стоит совсем старый дом с искусной резьбой и мудрым изречением на фасаде, которое я тут же забываю, и старой купеческой лавкой на первом этаже. Над входом висит вывеска «Дорожные принадлежности». На витрине я вижу не только чемоданы и дорожные сумки, но также седла и другие принадлежности для верховой езды. Стало быть, они тут еще путешествуют на лошадях. Миновали рыночную площадь. Теперь мы на улочке, именуемой «Задним переулком». И здесь тоже фахверковые дома с острыми крышами и старинными магазинами. «Оптовая торговля парикмахерскими принадлежностями», «Булочная-кондитерская наследников покойного А. Вайерсхофена». Фасады зданий выдержаны в очень светлых тонах, деревянные части домов — темные. Улицу переходит монахиня. На ее голове жесткий островерхий чепец, в белых руках молитвенник.

— Есть ли еще какая-нибудь дорога наверх? — спрашиваю я женщину рядом со мной.

— Да. Если вы сейчас свернете направо. Но она очень плохая.

— Ничего. По этой вообще не пробиться. Видно, она ведет к интернату. Сегодня конец каникул. Родители везут своих чад. Говорят их свыше трех сотен.

— Вы еще не были там?

— Нет, я новичок. Сейчас направо?

— Да. Но я могу дойти пешком… Я не хочу вас задерживать. Вам нужно в интернат.

— У меня время есть, не то что у вас.

Я сворачиваю направо. Дорога здесь ужасна. Сплошные выбоины, поперечные промоины и камни. Осенние цветы на травяных обочинах в грязи и пыли.

— Почему вы еще что-то делаете для меня после того, что я вам сказала?