Любовь властелина - [6]

«На следующий день после смерти Варвары я вгляделась в ее руки. Даже не касаясь их, можно было ощутить, какие они холодные, тяжелые — как мраморные. Матово-белая тусклая кожа, распухшие пальцы… И я поняла, что все кончено, все-все кончено».

«Когда я вернулась с кладбища, мне стало страшно в маленькой квартирке, где она по ночам ожидала моего возвращения из театра или с бала. Я решила переехать в отель "Бельвю". Адриан Дэм, который получил назначение в Лигу Наций, жил в том же отеле. Родители его тогда еще не приехали. Однажды вечером я вдруг обнаружила, что у меня практически совсем нет денег. Не получится даже оплатить счет за неделю. Я была одна-одинешенька на свете, некому помочь. Дядюшка — в Центральной Африке, тетя — где-то в Шотландии. Да и если б я знала ее адрес, все равно бы не осмелилась написать. А люди моего круга — кузины, дальние родственники, знакомые — все перестали со мной общаться, когда я ушла из дома и стала жить "с русской революционеркой"».

«Точно не знаю, что произошло после того, как я выпила все эти порошки веронала. Я, наверное, открыла дверь из комнаты, и Адриан, возвращаясь домой, обнаружил меня лежащей в коридоре. Он поднял меня, отнес в мою комнату. Увидел пустые упаковки веронала. Позвал врача. Промывание желудка, какие-то уколы. Кажется, несколько дней я была при смерти».

«Выздоровление. Визиты Адриана. Я рассказывала ему про Варвару, про Элиану. Он утешал меня, читал мне вслух, приносил мне книги и пластинки. Единственный человек в мире, которому было до меня дело. Я жила в каком-то оцепенении. Яд отравил мой мозг. Он спросил как-то вечером, не хочу ли я стать его женой, и я согласилась. Мне так нужен был человек, который добр ко мне, заботится обо мне, любуется мной — ведь в тот момент я чувствовала себя совершенно деклассированной. И при этом нищей и не готовой к борьбе за существование, лишенной практических умений, неспособной даже работать секретаршей. Мы поженились до приезда его родителей. И он был терпелив, когда я сказала ему, что боюсь тех вещей, что происходят между мужчиной и женщиной».

«Вскоре после моей свадьбы смерть Тетьлери в Шотландии. Меня вызвал ее нотариус. По завещанию (хотя оно и было написано после скандала и ухода из дома) я получала все, кроме виллы в Шампель, которую она оставила дяде Агриппе. Приезд родителей Адриана. Моя истерия. Целыми неделями я не выходила из комнаты, лежала, читала. Адриан приносил мне еду в постель. Потом мне захотелось уехать из Женевы. Он попросил долгий отпуск без сохранения содержания. Наши поездки. Его доброжелательность. Мои капризы. Один раз я прогнала его просто потому, что он — не Варвара. Потом я его опять позвала. Он вернулся — такой нежный, такой добрый. И тогда я ему сказала, что была злой женщиной, но с этим покончено, и теперь я стану хорошей и он может снова выйти на работу. Мы вернулись в Женеву».

«По возвращении я пригласила в гости прежних подружек. Они все пришли со своими мужьями. Теперь все, от них ни слуху ни духу. Им достаточно было посмотреть на мамашу Дэм и ее крошку-мужа. Мои кузины, Армиоты и Саладины, конечно, приглашали меня, но одну, без мужа. Естественно, я не приходила».

«Надо обозначить в романе двух персонажей — папеньку Дэма, которого я очень люблю, и мамашу Дэм, ханжу и лицемерку с набожной гримасой на постной физиономии. Как-то раз эта скотина спросила меня, в каком состоянии моя душа, и сообщила, что она к моим услугам, если мне захочется с ней серьезно поговорить. На ее языке серьезный разговор означал разговор о религии. Однажды она осмелилась спросить меня, верю ли я в Бога. Я ответила ей, что не всегда. Тогда, чтобы обратить меня, она объяснила, что Наполеон верил в Бога, и, соответственно, я тоже должна верить. Это все с ее стороны попытки показать, кто в доме хозяин. Ненавижу ее. Она вовсе не христианка, наоборот. Коровища она и верблюдица. Вот дядя Агриппа, да, это настоящий христианин. Добрейший, просто святой. Настоящие протестанты — что может быть лучше! Да здравствует Женева! Тетьлери тоже была замечательная. Ее вера была несколько ветхозаветной, но благородной и искренней. А к тому же у этой Дэмихи такая жуткая речь. Вместо спать она говорит отдыхать. Вместо красивый — крясивый, вместо общество — опчество, вместо пожалуйста — пыжалста».

«В романе обязательно надо сказать о ее способности отпускать гнуснейшие замечания с улыбочкой, для начала покхекав, чтобы прочистить горло. Когда она кхекает, я уже знаю, что готовится какая — нибудь слащавая гадость. Например, вчера утром, спускаясь, я услышала омерзительное клацанье ее туфель по паркету. Она меня опередила! Уже поздно бежать! Она взяла меня за руку и сказала, что хочет поделиться со мной кое-чем интересненьким, привела меня в свою комнату, усадила. Кхеканье, потом чудовищная лучезарная улыбка Агнца Божьего, и она начинает: "Я должна рассказать вам такую прекрясную вещь, уверена, вам понравится. Представьте себе, только что, уходя на работу, Адриан уселся ко мне на колени, сжал меня в объятиях и произнес: дорогая мамочка, я люблю тебя больше всех на свете! Правда, дорогая, это так прекрясно?" Я посмотрела на нее и вышла. Если бы я сказала ей, что она мне отвратительна, знаю, какова была бы реакция. Она бы поднесла руку к сердцу жестом мученицы, брошенной на растерзание львам, и патетически изрекла бы, что прощает меня и будет за меня молиться. Везет же этой гадюке, она считает себя всегда готовой, как солдат, к Вечной Жизни. Можно сказать, порхает в преддверье Вечного Блаженства. Она утверждает даже, что с радостью встретит смерть (на ее жаргоне это называется "отправиться в последний путь")».