Любовь в отсутствие любви - [69]

Издалека их увидела госпожа Тербот, которая возвращалась к себе сделать мужу чай. «Счастливые! — подумала она. — Столько лет живут и все обнимаются!»

Здесь так холодно, что Сена почти замерзла. Везде очень красиво. Наверно, Париж задуман как ледяной город, ледяной, как парижане. Ни телефонных звонков, ни писем вот уже два дня. Ох уж это Рождество!..

Моника отложила ручку, солидный черный «Монблан».[67] Она испытывала такую испепеляющую ревность к Ричелдис, что было трудно дышать. Да она двадцать два года держала его на привязи; и он никогда не любил ее по-настоящему! Нелегко было простить Ричелдис долгие пустые годы, лучшие годы жизни Саймона, а с тех пор как у них с Моникой все началось, каждая лишняя неделя, лишний день в разлуке были просто нестерпимы. Когда они были вместе в Лондоне и тогда, в мотеле, Монику даже растрогало бережное отношение Саймона к жене. Она стремилась получить то, чего желала так отчаянно, но не хотела, чтобы это причинило боль Ричелдис и детям. Уже давно было понятно, что Саймону нужно дождаться удобного момента, чтобы объявить им о своем решении. Но теперь, в Париже, в одиночестве, она чувствовала себя совершенно подавленной несправедливостью всего происходящего. Она тосковала по нему, плакала о нем, нуждалась в нем. И почему же, черт возьми, эти скучные, ограниченные люди требовали его присутствия еще десять дней?! Когда чувствуешь такое, тяжело оставаться хрупкой, сдержанной Моникой. Более того, после почти двухнедельной разлуки она уже почти стеснялась писать Саймону, не осмеливаясь сказать просто и прямо, что ощущает.

Сегодня днем пойду в Люксембургский сад и посижу на нашей скамейке. Буду вспоминать наши разговоры. Заказала на вечер наш столик «У Поля». Жалко, что тебя не будет рядом. Первый раз в жизни я ненавижу одиночество. Что ты со мной сделал? Мечтаю оказаться около тебя хоть на миг, пусть в захолустном отеле, только бы не бродить одной по заснеженному бульвару. Прости мне мою любовь, мое желание постоянно видеть тебя. Я просто хочу всегда-всегда быть с тобой, жизнь в разлуке с тобой не имеет смысла.

Письмо, запечатанное в коричневый конверт, получил уже совсем другой Саймон, который окончательно перестал понимать, что с ним происходит. Напоминание о том, как сильно Моника любит его, хотя и льстило ему, но в то же время наполняло неловкостью. Все так изменилось. «Семейная жизнь не всегда бывает гладкой», — говорил он себе.

То, что он услышал о Ричелдис и Бартле, на первый взгляд, давало прекрасную возможность положить браку формальный конец. Но мысль, что его жена принадлежала его старшему брату, была столь унизительна, что ему страстно захотелось восстановить свои права. Ричелдис и Саймон снова стали любовниками. Он все еще злился на нее — за то, что она таким образом затребовала его обратно, за то, что она предала его, за то, что она заставила его «предать» Монику. Но от этого желание обладать ею не утихало, к нему примешивалось первобытное, животное чувство обманутого собственника.

Следующим утром, все еще думая о том, как она предала его, он почувствовал, что рана саднит сильнее прежнего, и, презирая себя, не удержался от вопроса, хорошо ли ей было в постели с Бартлом. Ричелдис расхохоталась.

— В постели?! Дорогой мой, ты, наверное, нимфоманкой меня считаешь.

— Но ты сказала…

— Я сказала, что мне хотелось к кому-то прижаться. Вот и все, что между нами случилось.

— Ты хочешь сказать, что вы даже не раздевались?

— Мы лежали у огня и обнимали друг друга. Вот и все. И он, очень ласково и нежно, сказал, что хотел бы, чтобы мы провели вместе ночь.

— Я его убью.

— Не будь таким глупым. Он, как и я, хорошо знал, что об этом не может быть и речи. Он был пьян, вот и все.

— И все же он пытался. Подумать только, этот человек когда-то был наделен ответственностью…

— О, ну что ты… Милый! Это был важный момент и для него, и для меня; и я не хотела, чтобы мы это скрывали. Поэтому я тебе сказала.

— Ты хочешь сказать, что ты мне не изменяла?

— Интересные у тебя выражения.

Теперь он чувствовал, что его обвели вокруг пальца. Словно Самсон, которого Далила лишила силы. Но он не сопротивлялся, когда она обняла его, и с удовольствием ощутил прикосновение ее шелковистой кожи, живота, полной груди. Повторение вчерашних вечерних радостей было не только неизбежно. В темноте раннего утра он желал именно этого, и даже очень сильно.

Глава 18

Далеко от Лондона, в Лидсе, начинался новый день. Нынешняя жизнь Веры Мак-Манус не шла ни в какое сравнение с безалаберным существованием в доме Бартла. В семь утра Кейт, ее второй муж, приносил ей в постель чай, и они вместе слушали утренние новости по радио. Затем, облачившись в спортивные костюмы, они выходили на тридцатиминутную пробежку: по тропинке, в парк, мимо детской площадки, и потом обратно домой. Затем душ, затем завтрак — мюсли и хлеб грубого помола. С тех пор как Вера узнала, что у нее повышено кровяное давление, они оба помешались на здоровом образе жизни.

Кейт был маленький жилистый мужчина в очках. Злые языки говорили, что он немного похож на Бартла, но Вера, разумеется, утверждала обратное. Во всяком случае, Кейт был не такой тюфяк, как Бартл, который не смог бы пробежать десять ярдов даже для спасения собственной жизни.