Любовь в изгнании / Комитет - [103]

Чуть живой старик окончательно выдохся и сел, немощно откинувшись на спинку стула.

Офицер Анис повернулась ко мне:

— Теперь можете говорить вы.

Все время я внимательно следил за комитетчиками, ловя каждый взгляд, кивок, жест, интонацию, — словом все, что могло указать на ожидавшую меня участь. Увы, обычно мягкий голос Анис сейчас был суров.

Я не рассчитывал на доброжелательный прием и, еще по пути сюда, приготовился к худшему. Отпираться бессмысленно, каяться нелепо. Впрочем, сожаление о совершенном ни разу не потревожило меня, и это окончательно убедило в неотвратимости кошмарной развязки.

Произошло то, что и должно было произойти. Я, конечно же, понимал, что новая встреча с Комитетом неизбежна и, готовясь к ней, построил свою защиту на обвинениях в его адрес. Для этого была собрана масса обличающих фактов. Таким выступлением мне хотелось показать врагу свое мужество и несгибаемость перед лицом приближающейся расплаты.

Стоило, однако, увидеть перед собой эти злобные маски вместо человеческих лиц и услышать хрип трупообразного председателя, как собранная дома твердость мигом улетучилась.

Слабым, дрожащим голосом я жалко залепетал на языке Комитета:

— Прежде всего, позвольте поблагодарить за оказанную мне высокую честь побеседовать с вами. Еще раз хочу заверить вас в том, что понимаю и разделяю горечь невосполнимой утраты, ибо не каждый день Комитет теряет своих членов.

Тут я невольно улыбнулся, но ответной улыбки ни от кого, естественно, не увидел.

— Я признаю свою вину и готов понести наказание, но все же надеюсь, что при вынесении приговора вы учтете мою честно прожитую жизнь, незапятнанную репутацию и условия, вынудившие на отчаянный поступок.

Вам хорошо известно, что, будучи самым обыкновенным человеком, я ни разу не был причастен ни к каким актам насилия и встречался с ними только в детективных романах.

Готовясь к собеседованию, я много работал, чтобы глубокими знаниями и широкой эрудицией заслужить ваше доверие, а в дальнейшем сотрудничестве — признание и поддержку, какими пользуются лучшие творческие силы страны (всем известно, что своими успехами они обязаны вам).

Но мне не повезло…

Вы превратно поняли обычную любознательность, а угроза собственной жизни потребовала от меня крайних мер для ее спасения.

Председатель одернул меня:

— Сразу после совершения преступления вы заявили, что он не предпринимал попыток насилия по отношению к вам, не угрожал и на вас не нападал. Ведь это ваши слова?

— Да, мои. Однако ваш коллега был вооружен пистолетом, а, значит, насилие по отношению ко мне было задумано с самого начала. И, не опереди я его, это насилие было бы совершено!

Кроме того, прошу принять во внимание мое душевное состояние и нервное перенапряжение, ведь из-за постоянной слежки мне ни на секунду не удалось сомкнуть глаз.

Блондин резко подался вперед, хищно блестя разноцветными глазами:

— Вы хотите навязать нам образ невинной жертвы, полной добрых намерений?

Я замечал, что он всегда старался говорить особым «комитетским» языком, считая его, по-видимому, образцом совершенства.

— Я вам ничего не навязываю и не пытаюсь «продать», хотя исследование о Докторе доказывает, что все на свете покупается и продается. Я говорю правду.

Блондин издевательски ухмыльнулся:

— Не думайте, что можете обвести нас, как простачков, вокруг пальца.

Уже при первой встрече мы заподозрили, что вы совсем не тот, за кого себя выдаете, — ваши ответы были слишком правильными и гладкими. И если среди нас были сомневающимися на этот счет, то упорное копание в жизни Доктора, вопреки предупреждениям и запретам Комитета, всем показало вашу коварную суть.

Он повернулся к остальным:

— Факты доказывают, что мы имеем дело с чрезвычайно опасным, заранее разработанным и тщательно подготовленным заговором. Нападение на нашего коллегу было всего лишь одним его звеном.

Да, я ожидал именно такой, враждебной встречи и был готов к самой худшей, самой негативной оценке того, что совершил, но поворот дела в сторону какого-то там заговора резко менял мои перспективы.

Положение становилось настолько скверным, что ни о каких обвинениях в адрес Комитета не могло быть и речи. Надо спасаться!

Я развел руками и принужденно засмеялся, как бы подчеркивая, что речь идет об очевидном недоразумении.

— О, я завидую вашему богатому воображению. Это, конечно же, шутка?

Блондин жестко пообещал:

— Уловки вам больше не помогут.

— Уверяю вас, я невиновен!

— Вы отказываетесь от своих первоначальных показаний?

— Я имею в виду совсем другое… Дело в том, что если и был план какого-то заговора, то мне о нем ничего не известно.

Как он обрадовался!

— Итак, вы признаетесь в существовании плана!

Я понимал крайнюю нелепость происходящего, но поделать с собой ничего не мог — мне было страшно.

— Ни в коем случае! Хочу еще раз подчеркнуть, что…

Он кивнул мужчине, сидевшему с краю, тот немедленно извлек из-под стола магнитофон и важно водрузил его перед собой на суконную поверхность.

Блондин в это время пояснял коллегам:

— Господа, сейчас вы сами услышите упоминание злоумышленника о своих сообщниках.

Комитетчик включил магнитофон и послышался странный звук — я сразу узнал звон воды, падающей в железную посуду. Затем неприятный мужской голос выразил удивление цветом воды. О, боже, да ведь это — Коротышка!