Она собрата статьи, отложенные для женского приюта, и рассортировала их по десяти пакетам. Выстирала одежду, чтобы по дороге в букинистический магазин, куда хотела отвезти ненужные книги, забросить вещи в дом для престарелых.
Потом пересмотрела припасы парфюмерии, она собирала ее для женского приюта, выписала на листок те предметы, которых было мало, и добавила кое-что из собственного шкафа: После этого приняла душ и легла в постель. Было еще рано, но, если выключить свет, Чарлз не зайдет к ней, когда вернется со своего собрания.
Будто выполняя долг, она вспомнила все благородные качества Чарлза, перечислила все благодеяния, которые он ей оказал, и начала засыпать, надеясь, что хоть сегодня ночью не приснится Кейн.
И он, конечно, приснился. Но затем Кейн исчез, и муть неприятных воспоминаний начала обретать форму. Даже во сне ее сознание пыталось подавить их, но с опозданием, когда она уже снова почувствовала едкий запах горевшей травы, снова услышала смех и нестройную музыку, снова услышала невнятный мужской голос. Снова ощутила вкрадчивое прикосновение руки к своему бедру…
Перевернувшись на живот, Рори натянула на голову простыню, несмотря на удушливую предавгустовскую жару. Этого никогда не было в реальности, убеждала она себя. Это только плохой сон. Повторяющийся сон, который привязался к ней незадолго перед тем, как родители отправили ее к бабушке. Сначала она отказывалась жить отдельно от семьи, не признавала строгой старой женщины и ее строгих правил поведения. Зато в чопорном белом доме на Главной улице ей постепенно перестал сниться этот сон. Жилось ей там по-всякому, но она забыла о кошмаре.
— Перечисли Господни благодеяния, — каждый вечер говорила ей бабушка. Она опускалась на колени рядом с узкой белой железной кроватью в своей комнатушке под крышей и, сознавая свой долг, благодарила небеса за жареного цыпленка и пирог с кокосом, за нормальное платье, купленное в большом универмаге, с чулками и туфлями под цвет. И за то, что библиотека рядом: всего лишь четыре квартала на восток и еще один по Каштановой улице. Она старалась чувствовать себя благодарной за то, что жила в настоящем доме, а не в заброшенном старом сарае, кое-как приспособленном под жилье, вместе с десятком или больше других людей, которые, как ей казалось, то вплывают в ее жизнь, то выплывают из нее. Но, по правде говоря, порой она втайне скучала по старым, беспорядочно убегавшим дням, когда она была общим ребенком и не чувствовала никакой ответственности. В том, что говорят о свободе, что-то есть, этого не отнимешь.
В последующие годы она узнала, что нет ни одного человека поистине свободного. И даже в безопасности живут совсем немногие. Ей надо быть благодарной судьбе, что она послала ей приличного, доброго человека, которого бабушка обязательно бы одобрила. Эмма Трусдейл твердо верила, что правила, уважение и ответственность — три кита, на которых держится цивилизация. А вежливость и приличия — клей, который скрепляет людей воедино.
Чарлз и Эмма Трусдейл во многом были похожи.
— Бабушка, там, где ты есть, будь счастлива за меня, — прошептала Рори в тишину жаркой ночи.
И совсем не к месту ей стало интересно, а что бы бабушка подумала о Кейне Смите.
На следующее утро Рори была еще в пижаме и «Джорнэл» дочитала лишь до середины, когда Чарлз постучал в парадную, затянутую сеткой дверь.
— Не заперто, входи, — крикнула она.
— Аврора, тебе не следует оставлять дверь незапертой.
— Я знаю, просто забыла накинуть крючок, когда ходила за газетой.
Он поцеловал ее в лоб, выпрямился и поправил календарь на крашеной двери.
— Прости, дорогая, что беспокою так рано, но я хотел поговорить с тобой перед тем, как уйду в офис.
Рори попыталась не сравнивать сухой чмок Чарлза с поцелуем, который она пережила с Кейном. На мгновение ей захотелось кинуться к Чарлзу в объятия и попросить поцеловать ее чувственно.
Вместо этого она предложила ему налить себе кофе, пока она переоденется.
Не то чтобы она считала свой вид неприличным, но рядом с Чарлзом, в его строгом костюме с галстуком, чувствовала бы себя помятой, неопрятной и сердитой. Состояние, не имеющее ничего общего с влюбленностью.
Впрочем, и в Чарлзе ничего такого не ощущалось. Едва она вернулась, накинув на пижаму желто-белый льняной пыльник, он завел свое:
— Аврора, мама решила снова переехать сюда.
Желудок Рори, наполненный приправленными медом хлопьями, арахисом и шоколадным молоком, которые она только что съела, свело судорогой.
— Это… мило, — прошептала она.
Чарлз прошелся по загроможденной кухне, поправил складку на пиджаке и уперся рукой в бедро.
— Да, хорошо… Полагаю, ее беспокойство можно понять. Я имею в виду, что дом еще на ее имя, понимаешь?
— Нет, я…
— Не то чтобы она не доверяла твоим хозяйственным способностям, — поторопился он объяснить. — Дело в том, что мама становится старше. И вполне естественно, что ей хочется собрать вокруг себя семью. Особенно сейчас, когда Эва развелась и снова переезжает на Западное побережье…
Эва. Сестра Чарлза. Она будет сегодня здесь. Ох, проклятие!
— Как я понимаю, твоя мать решила перекрасить дом. Мне лучше все упаковать и рассортировать. Когда, ты думаешь, она захочет приехать?
