Любовь сквозь годы - [19]

– Есть. Это я – ответила Барбара. – Если ваши условия меня устроят.

Неду Джареду понадобилось не более минуты, чтобы переварить быстроту ее ответа, после чего он описал эти условия: называться она будет заместителем директора отдела рекламы и сбыта, оклад будет составлять двести пятьдесят в неделю; у нее будет свой офис и секретарша.

– Знаете что, – сказала Барбара, – условия меня устраивают. – Ей предлагали зарплату на пятьдесят долларов выше той, что платил ей Джозеф Левайн, и к тому же она уже стала уставать от всех этих кинозвезд, их агентов, их менеджеров и их «я». Нед Джаред подвернулся очень кстати.

Дик Розер находился в Вашингтоне, и Барбара позвонила ему, чтобы сообщить новость.

– Двести пятьдесят в неделю? – Он не скрывал произведенного на него впечатления. – Для женщины это просто фантастика.

После такого комментария Барбара сделала небольшую паузу, но решила не парировать, а просто сказала:

– Мы отпразднуем, когда ты вернешься.

Ее слова скрыли еще одну рану, которую по недомыслию нанес ей Дик.

В июле жизнь Барбары пошла кувырком.

Она с нетерпением ждала приезда родителей Дика. Это было, конечно, ребячество, но ей не терпелось похвастать перед Алексом Розером своей новой работой. Она знала, что на него произведет впечатление, что у нее в подчинении машинистка, главный художник и его заместитель, начальник производства и штатная секретарша.

Ей хотелось знать мнение Алекса Розера о ее новом начальстве. Она называла Неда Джареда человеком-невидимкой. Он появлялся на работе в десять, исчезал в одиннадцать тридцать и зачастую больше не показывался. Она думала, что это его привилегия, как родственника основателя компании, и слышала массу самых таинственных слухов о нем. Она была уверена, что у Алекса Розера будет на сей счет своя теория, и ей не терпелось ее услышать.

Как обычно, Дик и Барбара поехали в аэропорт «Кеннеди» встречать Алекса и Сару Розеров. Когда «Америкэн эрлайнз» объявила о прибытии самолета из Денвера, Барбара и Дик стояли наверху на смотровой площадке и наблюдали, как приземляются и взлетают реактивные гиганты.

– О Господи! – Возглас Дика заставил Барбару посмотреть в конец аэродрома, куда он показывал. Какой-то самолет развалился пополам, его головная часть продолжала движение по посадочной полосе, уродливо накренясь на одну сторону, туда, где как раз готовился к взлету другой самолет. Две машины столкнулись, затем раздался взрыв, и от искореженных кусков серебристого металла оторвался оранжевый огненный шар.

Огненные языки распространились во все стороны, воспламеняя пятна разлитого горючего на взлетном поле. Хвостовая часть самолета продолжала катиться вперед, повинуясь своей собственной инерции, и остановилась только тогда, когда уперлась в голову лайнера, который собирался взлетать. В рваной дыре, разверзшейся после того, как самолет раскололся пополам, Барбара видела людей. Они были слишком высоко над землей, чтобы прыгнуть вниз; они неуверенно сгрудились там, наверху, не зная что делать, и тут наступил конец: пламя в каком-то невероятном прыжке перекинулось на хвостовую часть и в один миг целиком поглотило ее. Завыли сирены, на взлетной полосе засуетились пожарные грузовики и начали выбрасывать струи белой пены в попытке преградить путь огню. Люди на смотровой площадке начали кричать и метаться, все спрашивая и спрашивая, какой самолет потерпел крушение. Барбара знала ответ, и не спрашивая.

Барбара и Дик отправились в Денвер, чтобы уладить дела его родителей.

– Что тебе надо будет сделать? – спросила Барбара.

Она понятия не имела, что происходит вслед за тем, как люди умирают. Когда умер ее отец, всеми необходимыми формальностями занималась ее мать.

– Продать дом, распорядиться насчет его дел, – ответил Дик. – Наверное, это и все.

О смерти своих родителей Дик говорил как о чем-то обыденном, предпочитая рассуждать о практических деталях, нежели давать волю своему горю, чувству утраты или гневу, которые он испытывал. Как всегда в минуту эмоционального кризиса, Дик ушел в себя. Он работал усерднее, чем всегда, проводя еще больше времени в офисе и за чертежами. Он боролся со своим горем, преобразуя его в трудовую энергию. Барбаре хотелось бы, чтобы он хоть раз да выплакался, но она хорошо знала его и понимала, что этого не будет.

Они были в спальне Розеров, разбирая стенные шкафы и упаковывая вещи, чтобы отдать их в дешевый магазинчик при больнице, когда позвонил адвокат Алекса Розера и выразил свои соболезнования. Он сообщил Дику, что его отец оставил завещание, и спросил, удобно ли будет, если он заедет ближе к вечеру.

Эдвард Зето – еще молодой человек, очень высокий, с небольшим брюшком и светловолосый. Он сказал Дику и Барбаре, что очень сожалеет о несчастье, постигшем их семью, и что он очень любил стариков Розеров.

– Ваш отец когда-нибудь обсуждал с вами свое завещание?

Дик покачал головой.

– Вы знали о размахе его бизнеса?

Дик снова покачал головой.

– Отец считал, что у меня нет деловой хватки, – сказал он, криво улыбаясь. – Наверное, он был прав.

Эдвард Зето набрал полную грудь воздуху, и Барбара поняла, что он не знает, как объявить им то, что он должен. Она испугалась, что это будет что-то ужасное. Она помнила только, что ее собственный отец не оставил даже страховки и они с матерью унаследовали лишь обанкротившуюся фирму. Неужели Алекс Розер оставил им огромные долги, которые разорят ее и Дика? Она была готова заткнуть рот адвокату.