Любовь рождается зимой - [16]

Змеи понеслись к небесам. Вскоре от них остались лишь два цветных пятнышка. А затем и они пропали. Мы знали, что они где-то там, но вернуть их назад было невозможно.

Шесть месяцев спустя у меня был концерт в Париже, всего один вечер. Вместо номера в отеле я снял машину и отправился в Нуаян. Я добрался до города к шести утра. Повсюду пели птицы, и дороги были пусты. Я нашел пекаря в его маленькой пекарне. Я рассказал ему, как столкнулся с Ханной в калифорнийском отеле. Мне хотелось объяснить ему, почему я перестал писать в последние несколько месяцев, и признаться, что счастье все еще кажется таким далеким – словно все происходит не со мной, а я лишь наблюдатель. Утро было прохладным. Дети нехотя тянулись к школе, так до конца и не проснувшись. Небо затянуло затертым серым цветом. Облака проплывали, как раскрытые ладони. Вскоре небо наполнят капли дождя. Пекарь сел со мной за стол и вытер руки о фартук. Сзади подошла его жена. Пахло свежими грибами. Работало радио.

Пекарь взял мои руки и сказал, что они были очень рады, когда я перестал писать, – и что я должен пообещать перестать присылать им камни. Внезапно я показался себе таким показным и себялюбивым. Я сгорбился и высвободил руки.

Но тут он добавил: «Бруно, мы потеряли дочь, мы не хотим потерять и сына».

«Сыном был бы нам ты», – сказала его жена.

«Им ты нам и стал». – Пекарь взял жену за руку.

«Теперь посылай нам открытки, ладно?» – сказал он.

«Не нужно камней», – добавила его жена.

Прежде чем я отправился к своим родителям, жена пекаря попросила меня познакомить их с Ханной, когда та приедет во Францию. Может быть, они могли бы испечь ей торт и угостить ее в кондитерской, с чашкой дымящегося кофе – четыре человека за нехитрой вечерней трапезой.

XII

Почти через год после нашего знакомства с Ханной Птичник умер. Его некролог был одним из самых длинных за всю историю «Лос-Анджелес Таймс». Его жизнь оказалась далекой от тех слухов, что о нем ходили. Тысячи людей пришли в парк помянуть его со свечами в руках. Вместо птиц в небе кружили вертолеты.

Но я был далеко, в сердце Франции, в Нуаяне – за столом в пекарне, со стариком и его женой. Дети глазели на нас через запотевшие окна. Они терли стекла варежками и громко переговаривались. Они были возбуждены, ведь это был первый день, когда велосипеды выставлялись на продажу у церковной стены.

Шел сильный снег. Бока пекаря были круглы, и фартук плотно обтягивал его посередине. Он вышел в кухню и тут же вернулся с подносом остатков выпечки. Дети увидели его и столпились у двери. Нам были видны руки, тянущиеся к подносу, и слышен хор: «Спасибо, месье». Когда он пришел обратно, на его плечах таяли снежинки.

«Они уже привыкли». – Он пожал плечами. – «Я кормил их с тех пор, когда они сами были не больше багета».

Его жена рассмеялась.

«Они зовут его детским пекарем», – добавила она.

Пекарь зашел за стойку и налил себе стаканчик бренди.

Он поглядел на Ханну долгим взглядом.

Потом он подошел и поцеловал ее в макушку.

Жена пекаря глядела в окно – на мир за его пределами и на чудесный край за пределами этого мира.

Мы с Ханной вышли из пекарни, когда уже начало темнеть. Велосипеды направлялись сквозь снег к своим новым хозяевам. Старушки оставляли друг другу сладости на порогах домов. Мясник нарядился Санта-Клаусом.

Дети выглядывали в темноту из окон верхних этажей. И мы с Ханной отправились вдаль, по заснеженным полям, за старые ворота, мимо поваленных деревьев, непрестанно смеясь и перекликаясь, пока наши фигуры не исчезли из вида.

Остались только тени.

Дары от ушедших, не принижающие наше счастье, а направляющие его, наполняющие его смыслом, а нас – пылом для укрепления любви на дни грядущие.

Тонкое напоминание, что то, что у нас есть сейчас, – уже прошло.

Тигр, о Тигр

Когда я в первый раз увидела Дженнифер, мне показалось, что она мертва. Она лежала на диване лицом вниз. Шторы были не задернуты. Лунный свет, падающий из окна, заливал ее нагое тело, и от ее спины исходило сияние.

Дженнифер – мать Брайана. Когда он, в ужасе, перевернул ее на спину, она застонала. Затем отмахнулась рукой с яростью, но не пытаясь ударить. Брайан попросил меня набрать номер службы спасения, но Дженнифер криком его остановила. Он зажег лампу и, отступив на шаг, промолвил: «Мама, мама…» Потом он спросил об отце. Она снова застонала. Мы не знали, что делать.

Брайан достал халат и положил ей на спину. Она села и с усилием его запахнула на себе. Он был ей слишком велик и открывался прорехами тут и там. Одна из ее грудей была на виду. Я уверена, что Брайан ее увидел. Она была словно старая бледная птичка. Я решила сварить кофе. В холодильнике нашелся торт. На коробке было написано «Кондитерская Тэйта». Я разрезала веревку. Тем же ножом я отрезала три одинаковых куска. Мы пили и ели в тишине. Дженнифер проглатывала каждый кусочек торта бесшумно; мой наставник по йоге назвал бы ее сосредоточенной. Она покачала головой из стороны в сторону. Затем, не смущаясь наших взглядов, она спрятала лицо в руках, словно просматривая галерею картин своей жизни на раскрытых ладонях.

На ковре, рядом с одеждой Дженнифер, я увидела несколько автомобильных рекламных проспектов. Обручальное кольцо и опрокинутый бокал. Содержимое бокала засохло на ковре пятном, напоминающим карту Италии.