Как это ни прискорбно, в отношении мужчин к еде ничего не изменилось с каменного века.
В доме Дебоулдов Мак уселся за стол рядом с Оливией, положил себе на тарелку большую порцию спагетти и хлеба с чесноком, а потом довольным взглядом окинул присутствующих.
— Вы можете гордиться собой, Луиза. Еда очень вкусная.
Луиза, сидевшая напротив него, посмотрела на мужа и улыбнулась.
— Спасибо, но я думаю, что следует воздать по заслугам и моему учителю.
— Я тут ни при чем! — откликнулась Оливия, накручивая спагетти на вилку. — Вы сами готовили, а я только наблюдала.
— Ты готовила сама, дорогая? — Гарольд обнял жену.
— Она преувеличивает.
— Я ей не помогала! — рассмеялась Оливия.
От одного звука голоса Оливии Мак напрягся и повернулся к ней. На Оливии были черные брюки и белый свитер. Она напоминала лыжницу и выглядела сексуально. Мак намеревался провести сегодняшнюю ночь с ней. Слишком много времени они уделяли работе и отказывали себе в отдыхе и наслаждении друг другом. Однако сегодня ночью он будет доводить Оливию до исступления снова и снова.
Оливия разговаривала с Гарольдом. Ее глаза светились от счастья.
— Луиза сама сделала спагетти.
— Правда? — обратился Гарольд к Луизе.
— Это так, — покраснев, ответила она.
— У нас же есть механизм для приготовления спагетти, — Гарольд поцеловал ее в щеку.
— Верно! Только кто об этом знает? — Луиза рассмеялась.
Поедая спагетти. Оливия произнесла:
— Завтра утром мы будем учиться готовить несколько блюд для завтрака. После того как вы преуспеете в этом, Луиза, вашему мужу придется принести извинения за то, что он недооценивал ваши кулинарные способности, — Оливия широко улыбнулась. — Вообразите, завтра у нас будут пирожки с крабами, лимоном, голландским соусом с петрушкой, а также французские тосты со взбитыми яйцами, сахаром и оладьи…
— Я уже сейчас готов принести свои извинения, — весело перебил Оливию Гарольд. А потом обратился к Луизе: — Если ты будешь так готовить, мои родственники не захотят уезжать от нас.
— Может быть, нам пересмотреть меню? — притворно забеспокоилась Луиза.
Все рассмеялись, а Гарольд сказал:
— Слишком поздно, дорогая. Они определенно захотят приезжать сюда чаще, и ты знаешь, почему.
Мак оглядел улыбавшихся присутствующих и задался вопросом, что происходит.
— Можно узнать, чему вы сейчас улыбаетесь? — спросил он.
— Луиза беременна, — Гарольд нежно посмотрел на жену.
— Ух ты! Поздравляю! — сказал Мак и протянул руку Гарольду.
— Спасибо, — горделиво произнес будущий отец и покраснел.
— Ты в самом деле думаешь, что твои родственники станут приезжать к нам чаще? — спросила Луиза, уже по-настоящему обеспокоенная.
— Родственники — вряд ли, — сказал Гарольд, — а вот мама — да.
— О боже!
— Она будет вне себя от счастья, дорогая.
Съев спагетти, Оливия промокнула губы салфеткой.
— У меня нет матери, и я не знаю, будут ли у меня дети, но я считаю, что вам просто повезло, если мать Гарольда станет чаще навещать вас, — сказала Оливия.
Услышав, что у Оливии нет матери, Мак испытал потрясение. Собирая о ней сведения, он прочел некролог. Однако теперь, услышав об этом из уст самой Оливии, он почувствовал желание защитить ее. Он знал, что такое терять родителей.
Луиза сочувствующе улыбнулась Оливии.
— Извините, я не знала. Когда вы потеряли мать?
— Когда училась в школе.
Мак невольно протянул руку и коснулся ладонью под столом руки Оливии.
— Это ужасно! — Луиза покачала головой и посмотрела на мужа. — Ладно, пусть твоя мать выводит меня из себя. Я намерена впредь улыбаться и терпеть ее ради нашего будущего ребенка.
— Я рад это слышать, дорогая, — произнес Гарольд и, повернувшись, подмигнул Оливии, ответившей ему улыбкой.
Пока они обедали и разговаривали, Оливия наслаждалась прикосновением Мака к своей руке. Оливия развернула свою ладонь и пожала ладонь Мака. Ей было очень хорошо.
Оливия нанизывала на нитку желтые и красные шарики, создавая гирлянду для елки. Пристроившись на коврике у елки в своей комнате, она пыталась объяснить Маку, как делаются украшения для новогоднего дерева. По радио звучала известная песня Джуди Гарланд о Рождестве. У Мака ничего не получалось. Он был финансовым гением и отменно целовался, но когда дело доходило до нитки с иголкой, он становился беспомощным.
— Проклятье! — выругался он, испортив очередную гирлянду.
Оливия рассмеялась.
— Да брось ты! Не нужно ругаться, когда поет Джуди Гарланд.
— Почему? Я расстроен, а она поет унылую песню.
— Эта песня не унылая, — поправила Оливия, — а сентиментальная.
— Для меня это одно и то же.
Оливия присела на ворсистую кушетку и вздохнула.
— Нам с мамой нравились такие песни.
Мак посмотрел на нее так, будто она воткнула ему в бок иглу.
— Мы же шутили, а ты предалась воспоминаниям. Теперь я кажусь себе дрянью.
Оливия улыбнулась.
— Нет, — произнесла она и добавила: — Моя мама тоже любила пошутить.
— Когда она умерла? Ты что-то говорила за обедом…
— Я тогда училась в школе, — Оливии по-прежнему было трудно рассказывать о себе.
— Сколько тебе тогда было? Шестнадцать?
— Да.
— Это сложный переходный возраст. Мама умерла, и отец… — он запнулся и наклонил голову набок. — А что твой отец?
