Любовь принцессы - [6]

Этим убеждениям вскоре суждено было подвергнуться суровейшему испытанию на прочность.

У Джеймса с Дианой вошло в привычку после утренней прогулки, спешившись и передав лошадей в надежные руки, заходить в офицерскую столовую выпить по чашке кофе. И эти минуты отдохновения в тесном общении они ценили ничуть не меньше прогулок верхом. Для Дианы находиться в непосредственной близости от Джеймса и отогреваться душой в исходящем от него тепле и покое стало жизненно необходимым.

Однажды, во время одной из таких утренних встреч, она почувствовала, что ей трудно совладать с собой. Ей потребовалось собрать всю свою ускользающую волю, чтобы сохранить бодрый и беззаботный вид. Вдруг показавшееся неуклюжим и тяжелым тело отказывалось ей подчиняться, цепенея от тупой боли, уже ставшей частью ее существа.

Она наблюдала за Джеймсом, с горькой завистью отмечая, как увлечен он лошадьми и своей работой — вернее сказать, самой жизнью. Он казался таким чистым и простым, ничем не отягченным. Конечно, ему живется легче, чем ей. Он живет в светлом мире, где рассудок не занят постоянным самоанализом и волнением по поводу любой перемены настроения и любого проявления чувств. Его эмоциональная жизнь протекала в ровном здоровом ритме, а зигзагообразная линия ее сердечных переживаний, то набирающих сумасшедший темп, то резко замирающих, пугала ее и изматывала.

Еще девочкой, когда к ним в Парк-Хаус съезжались гости, ей уже приходилось ощущать свою обособленность. Все сверстницы казались ей такими храбрыми, жизнестойкими, такими уверенными в себе, их интересовал только телевизор и ужин, а перед тем как юркнуть в постель, они подолгу и старательно распаковывали свои дорожные сумки и кое-как, наспех натягивали ночные рубашки. Казалось, они ничуть не обеспокоены тем, что находятся вдали от дома, пребывая в незыблемой уверенности, что там, в доме, к моменту их возвращения ничего не изменится. Они, убеждала себя юная Диана, пытаясь заглушить голос зависти, не знают, что это такое жить в атмосфере неопределенности, населенной призрачными страхами.

Няням, стремившимся навести порядок и дисциплину в их доме и тем самым восстановить атмосферу устойчивости, утраченную после того, как ее мать Франсис Роуш оставила ее отца, виконта Олторпа, ради приятного во всех отношениях бизнесмена Питера Шанд-Кидда, Диана могла казаться сдержанной и уравновешенной, но сердце ее раздирали страдания. Словно рухнула сама основа ее жизни. Все ценности, ради которых стоило жить — счастливый брак и дружная, шумная семья, преданный до гробовой доски муж, ловящий на лету взгляд и читающий ваши мысли, — все это рассыпалось в прах. Удар, как пощечина, был слишком силен для девочки ее возраста.

Как могла она знать в свои шесть лет, что значительно позже, когда она станет уже достаточно взрослой и обретет душевные силы, глубоко запрятанные обиды и смятение вдруг вырвутся на поверхность, высвобожденные распадом ее собственного брака. А пока, ребенком, не зная, как совладать с душевными драмами, она прятала внутри себя жгучую боль и горькое разочарование, стараясь выглядеть — даже убеждая в этом по мере сил саму себя — вполне счастливой.

Не в ее характере было выказывать обиду. Она понимала, что реветь белугой от недоумения и боли, чтобы чертям в аду стало тошно, или вопить до тех пор, пока боль не рассосется, — нехорошо и ее просто сочтут испорченной и капризной девчонкой. Она отчаянно страдала, но разве у нее есть право, говорила она себе, предаваться своим страданиям, когда ее родители страдают и мучаются не меньше ее.

Возложив на свои плечи часть их вины, она облегчит их участь и будет вознаграждена. Она не в силах была видеть их мук, их боли, глубокими морщинами запечатлевшейся вокруг материнских ярких голубых глаз. Она так гордилась фарфоровой красотой своей матери, ее мягкой элегантностью и нежной улыбкой, сулившими прочное и уверенное будущее. И при виде того, как серая пелена страданий искажает ее лицо, Диана лишалась душевного покоя и уверенности в будущем.

А ее отец? Она ведь так его любила. Его сердечность, приветливость, доброе, приятное лицо. Ей нравился его внушительный, солидный вид, старомодное звучание речи. Она понимала его слабости. Он протягивал к ней взывающую о помощи руку, которую она счастлива была согревать в своих ладонях. Это внушало ей чувство своей нужности и значимости.

Она не знала, переживают ли ее старшие сестры Сара и Джейн происходящее так же сильно. Все больше времени они проводили в школе, а дома появлялись в сопровождении приятелей, устраивавших воскресные вечеринки. То, что они казались такими взрослыми, смеялись и шутили со своими юными обожателями из состоятельных семей, державшимися независимо и беззаботно, еще сильнее заставляло Диану почувствовать свое одиночество. Она не хотела напоминать им о своем нежном, хрупком возрасте, докучая своими несчастьями, и предпочла замкнуться в себе.

Лишь по ночам, да еще иногда, сидя в одиночестве на краю бассейна и погружаясь мыслями в его мрачные глубины, могла она позволить себе излить свое горе, и бывали минуты, когда она боялась, что выпущенные на волю чувства удушат ее.