Любовь принцессы - [30]

Джон Хьюитт посоветовал сыну быть бережным и внимательным, чтобы не причинить ей боли. Затем он тактично сменил тему, и Джеймс понял, что получил от отца молчаливое благословение и поддержку.

Диана была в восторге, когда Джеймс рассказал ей о поездке к отцу, ибо ему необходимо было с кем-то поделиться своей тайной и отец понял его. Она видела, что эта поездка повлияла на него весьма благотворно — ее уже начинало беспокоить, что он стал терять присущую ему уверенность.

Между тем их отношения вышли на новый виток. Словно они перемахнули через барьер и могут передохнуть, наслаждаясь легким бегом по гладкой дороге, открывающейся впереди.

Диана сказала, что была бы счастлива повидать отца Джеймса, человека, о котором он говорит так трогательно и уважительно. Она испытывала к нему глубокую благодарность за то, что он благословил их, и хотела бы при встрече как-то выразить свою признательность. И вот капитан Хьюитт вместе с дочерьми, Кэролайн и Сирой, приехал в Лондон, и было условлено, что он пригласит всех на обед. Чтобы не привлекать лишний раз внимание публики, они выбрали не фешенебельный ресторан, а заведение средней руки в переулке на Фулем-роуд. Основную клиентуру здесь составляли местные жители, которым это место казалось вполне сносным. Впрочем, пища здесь была, во всяком случае, обильная.

Пока ее охрана в штатском расположилась на втором этаже, Диана ускользнула вниз, в отдельный кабинет, который занимал Хьюитт. С радостным удивлением она отметила про себя, что желает понравиться капитану Хьюитту так, как будто он был ее свекром. Одобрение отца Джеймса и его сестер теперь казалось ей крайне важным.

Все были в веселом, приподнятом настроении, и вечер прошел замечательно. Диана была ослепительна. В атмосфере признания и дружелюбия она не стала скрывать своего восторга и чувствовала себя так естественно в окружении родственников Джеймса, которые приняли ее тепло и ласково, без тени лести, так ей опостылевшей. Однако, как и Джеймс, они все соблюдали приличную дистанцию, что было особенно ценно, ибо давало ей время раскрыться самой.

Она испытывала гордость, сидя рядом с Джеймсом, который — она это знала, даже не касаясь его рукой, по одним лишь мимолетным взглядам — сопереживает ей и всей душой надеется, что она покорит его семью. Впрочем, в ее успехе он даже не сомневался, но ему была приятна сама мысль, что они могут полюбить ее, как полюбил он.

На еду они не обратили почти никакого внимания, но напитками занялись всерьез. Даже Диана осушила несколько бокалов вина и слегка раскраснелась. Разговор на общие темы вскоре заискрился весельем и шутками. Сестры Джеймса рассказали Диане немного о себе, бегло скользнув по событиям своей недавней жизни в форме вопросов и ответов, к которой люди часто прибегают в подобных — нередко таких мучительных — ситуациях первой встречи.

В этот вечер не было в их беседе неловких пауз, повисших в воздухе банальных вопросов. И все было так непохоже на вечера в кругу семьи ее мужа, где, при всем их королевском величии, она чувствовала себя словно на скамье подсудимых, словно совершенно чужой человек, затесавшийся в их семейный круг, и ловила на себе их недоброжелательные, критические взгляды.

Наблюдая семью Джеймса, их сдержанность и вместе с тем искренность, видя, как они любят Джеймса, она начинала любить его еще сильнее. Они всегда уважительны и внимательны друг к другу и говорят языком, ей близким: традиционным, но не архаичным, строгим, но раскованным, лишенным всякой высокопарности и склонным к иронии. Ей было с ними особенно легко и просто еще и потому, что их юмор был близок ей по духу: добродушный и незлобивый, без напыщенного, интеллектуального высокомерия. В их шутках было больше простого, открытого юмора, заставляющего прикрывать рот рукой и со слезами на глазах подавлять приступы смеха. И никаких высокопарных насмешек или замаскированного подтекста.

Все это время, весной 1987 года, Диана пребывала в сильном замешательстве. Она была захвачена потоком своих чувств и понимала, что нужно долгое время, чтобы разобраться в них.

Когда Джеймс был рядом, ей казалось, что она переносится в некий сказочный мир своих фантазий, мир, где она может оставаться сама собой и строить свою жизнь на прочной основе новообретенного счастья. Само его присутствие освобождало ее от условностей реальной жизни и открывало свободный путь к исцелению. Когда он был рядом, она с детским восторгом ощущала его власть над ее душой и телом, как женщина, льнущая к своему возлюбленному. В такие светлые минуты она забывала о том, что могут подумать о ней люди, что скажут или чего не скажут во дворце или в прессе.

Глядя на Джеймса и завидуя тому, что он может быть так спокоен и уверен в себе, когда у нее самой земля уходит из-под ног, она понимала, что ей еще далеко до совершенства. Ей часто казалось, что она воспринимает жизнь как спектакль и как посторонний зритель разглядывает тех, кто в нем участвует, в особенности Джеймса. В такие мгновения она, как никогда, нуждалась во внимании к себе и требовала его от Джеймса.