9-го марта Геро был заключен в Люксенбургскую тюрьму. Жакетта, жившая вдали, безутешно предалась своему горю и доказала притом величие своей души и республиканскую твердость. Она все пустила в ход для освобождения своего любовника, обращалась к Робеспьеру, но не в качестве просительницы, а высоко подняв голову. Тем временем Сен-Жюст осаждал несчастную свою жертву всякими соблазнами, обещая ей оказать важные услуги. Но она скорее предпочла бы смерть своего возлюбленного, нежели поцелуй его предателя. Она не предчувствовала близости развязки.
2-го апреля 1794 года обвинитель Фукье-Теннилль держал свою речь против Геро, Сен-Жюст поддерживал его. Дантон, Демулен и Геро были приговорены к гильотине. Последний, улыбаясь, вошел на эшафот и приблизил лицо свое к лицу Дантона, чтоб еще раз облобызать его, но палач отдернул его назад. Жакетта присутствовала при казни. На той-же самой площади кивнула она ему в знак прощанья, где восемь месяцев тому назад сжигал он королевские регалии. Жакета сама видела все – страшные приготовления, прибытие позорной колесницы, восхождение на последние ступени и фигуру возлюбленного под ножом, который опустился на него. Когда с глухим гулом скатилась голова Геро, Жакетта без чувств упала на руку человека, стоявшего около неё.
На другой день, не особенно тому удивляясь, торжествовавший Сен-Жюст получил следующее письмо: «Гражданин представитель! Ты предлагал мне свою любовь. Я отвергла ее. Ты сделал меня вдовой физически, духовно и умственно. Если тебе приятно видеть, как я отдаюсь, раз я отдаюсь, то будь сегодня вечером до захода солнца в моей комнате. Двери раскроются пред тобою». Сен-Жюст трижды перечел записку. Ему рисовались засада, кинжал, а затем опять быстрая измена женского сердца. Страх удерживал его, страсть влекла вперед. Наконец, посвистывая, шествуя стопами завоевателя, достиг он Pavillon dè l'Amitié. Ему пришлось только толкнуть двери. Третья комната была освещена. Тихо вошел он в нее, причем на лице его отразился страшный ужас. На одной и той-же подушке ютились две головы, которые, казалось, слились в поцелуе. То была изящная головка Жакетты Обер и бледное лицо Геро де-Сешелль. Сен-Жюст бежал, охваченный ужасом.
Вечером в день казни Жакетта потащилась на кладбище Монсо. Мешок с золотом доставил ей голову её друга из рук могильщиков. Сладкий и страшный яд помог ей, – все приготовившей в великому последнему часу, – в момент перехода от жизни к смерти представить, как будто она целовала бескровные уста своего возлюбленного. «Таким образом, эти женщины Революции являются статуями скорее римлянок, нежели француженками. Смерть их скорее интересует, нежели трогает. Этим юным головкам скорее присущ венец, нежели ореол, венец, который, однако, остается символом добродетели». Таково заключение Юзана об этой трагической истории.
Ф. Булгаков
«Вестник иностранной литературы», № 1, 1893
