Любовь? Пожалуйста!:))) - [10]

Я припарковываю свой лимузинчик под высоким дубом, беру сумку и выхожу. Только теперь я ощущаю свежесть воздуха, негу леса. Никакой жары не чувствуется, только какая-то робость в жилах. Куда я попал? Я озираюсь: все вокруг мирно, тихо, где-то удары молотка по дереву и больше ничего… Птицы, да, птицы… Сколько же я не слышал птичьего гомона!

Как он меня встретит?

Я иду по брусчатке, стараясь не топтать траву в промежутках между белыми камнями.

Это обычный гранит, но кажется таким белым, таким вымытым, чистым… Передо мною ворота… Что там за ними?

Я толкаю калитку. Пес есть? Раздается только злобный писк несмазанных петель. Они выражают свое недовольство неожиданным вторжением. В глубине двора в густой зелени столетних дубов и стройных сосен таится особняк. Два этажа, черепичная крыша, узкие высокие окна. Таких домов сейчас не строят. Я иду сквозь заросли крапивы и лопуха по мощеной кирпичом дорожке. Как тихо! И как все загадочно. Немножко смущает меня и мой строгий костюм – здесь он совсем некстати. Может быть, сдернуть с себя хотя бы галстук? Да ладно! В конце концов, у меня нет никаких оснований для комплекса неполноценности. Я неплохой врач, надеюсь стать неплохим писателем и не очень-то гоняюсь за славой. Во всяком случае, стараюсь свое дело делать хорошо.

Семен рассказывал мне об этом доме, доставшемся ему от деда.

Прекрасный дом, просто замок. Конечно, с годами все пришло в упадок. Бассейн без воды, и фонтан мертв. Белокаменная Венера заросла сиренью. А чей же это прекрасный бронзовый бюстик? Неужто Вольтер? Так и есть – Вольтер с его беззубым запавшим ртом и маской сарказма на лице. Грустная густая тишина. Даже птиц почему-то не слышно. Стук молотка только…

Я машинально смотрю на часы: 15.57. Как летит время! Несколько роскошных лип, в тени которых я иду, источают сладкий медовый дурман.

Теперь гранитные ступени крыльца, зеленое медное кольцо на дубовой двери… Мне бы такой замок. Мы бы с Настенькой вмиг оживили этот фонтан, начистили до золотого блеска это медное кольцо… Мы бы завели пса на цепи, расставили под липами ульи… Запах хвои, шелест листвы, далекое долгое отсчитывание оставшихся лет жизни кукушкой – разве не в этом счастье?

Я легонечко нажимаю рукой на дверь, и она поддается. Жара, которая в городе не давала жизни, стала совсем незаметной, как только я вышел из машины, а здесь, за высокими каменными стенами, за этой тяжелой дубовой дверью даже прохладно. Свет едва пробивается сюда сквозь разноцветные стекла стрельчатого окна. Приходится выжидать какое-то время, чтобы пообвыклись глаза. Затем я осматриваюсь. Стою в высоком просторном холле, каменный пол, с правой и с левой стороны – двери, прямо передо мной – лестница, ведущая вдоль стены наверх. Куда теперь? Я стою в нерешительности на блестящем, как лед, отполированном граните, боясь сделать шаг, чтобы не поскользнуться.

– Поднимайтесь…

Я узнаю голос Семена и, подняв голову, теперь вижу его, оперевшегося на перила. Он приветливо машет рукой.

– Смелее, – произносит он.

Мне, собственно, нечего опасаться, поэтому я поправляю сумку на плече, пересекаю холл… Единственное опасение – не поскользнуться бы.

Чтобы жить в таком доме, мы бы с Настенькой… А какая на этой чистой белой лесенке ковровая дорожка! Ноги так и утопают в ней. Слева на каменной стене картины в массивных рамах. Мне не пристало разглядывать их на ходу, я только мельком окидываю взглядом. Портрет бородача в мундире, затем какая-то дама… Какие наряды, а что за глаза! Даже в полумраке я вижу их пристальный взгляд, от которого трудно уберечься. Я поднимаю глаза и вижу Семена, наблюдающего за мной.

– Меня не трудно найти, не правда ли?

Он отрывается от перил и делает шаг навстречу. На нем легкая ситцевая косоворотка с расстегнутым воротом, под которой угадывается могучее тело. Рукава закатаны, и я обращаю внимание на его жилистые мускулистые предплечья. Видимо, оттого, что значительная часть веса его огромного тела перемещается с помощью правой руки и палки, эта рука особенно сильно развита. Я знаю это и по рукопожатию, когда ощущаю мозоль-натоптыш на его ладони. Вот и сейчас он, перебросив палку в левую руку, тянет мне правую.

– Здравствуйте.

Иногда он подает левую, но когда особенно расположен – всегда правую. На нем генеральские штаны с красными лампасами, а на ногах – войлочные шлепанцы. На бал-маскарад собрался?

– Так что там у вас стряслось?

Мы входим в большую, просторную, совершенно пустую комнату с досщатыми стенами, где только стол стоит у окна и стул. На окнах приспущены жалюзи так, что солнце освещает лишь прямоугольники на белом паркетном полу. Этого света, отраженного от пола, достаточно, чтобы увидеть на стене ружье; а в углу – едва тлеющий камин. В такую-то жару! Семен берет еще один стул, приглашает сесть.

– Мне нечем вас угостить…

Он садится напротив, вытянув свою несгибающуюся в колене ногу, пристраивает палку к столу.

– Хотите молока?

– Да, с удовольствием… Я и правда, с наслаждением выпил бы чего-нибудь. Например, холодного пива. Сойдет и молоко.

– Илья, – вдруг орет Семен, – а, Илья… Какой у него зычный, властный голос.