Любовь поры кровавых дождей - [87]

Измученные неудобствами походной жизни мы и мечтать не могли о ночевке в теплой квартире. Неделями спали не раздеваясь, а обогреться у огня, снять сапоги и высушить мокрые портянки казалось высшим блаженством!

В конце концов получив приказ атаковать, мы на рассвете с громовым «ура!» ворвались в город…

Каково же было наше удивление, когда, не оказав никакого сопротивления, город сдался без боя!

Ошеломленные, мы не сразу поняли, что немцы оставили город ночью, чтобы оторваться от наших передовых частей и успеть закрепиться на новых оборонительных рубежах. Это был первый и поэтому весьма неожиданный случай на нашем фронте, когда враг оставил город без боя.

Правда, такой оборот дела несколько пригасил нашу радость, и мы не испытали того восторга, который обычно сопутствует победе. Но так или иначе задача наша была выполнена, и нам предстояла долгожданная передышка.

В городе стояла непривычная тишина.

Однако она не радовала слух, давно привыкший к грозному гулу войны.

Эта странная тишина вызывала какое-то внутреннее напряжение, настороженность, которая заставляла нас все время быть начеку.

Войдя в отведенную мне комнатку с малюсеньким оконцем и выцветшими обоями, я снял оружие, скинул тяжелый полушубок и растянулся на койке.

И тут же, словно дожидаясь этого момента, зазвонил телефон: начальник оперативного отдела корпуса вызывал меня в штаб.

Можете себе представить, как трудно неделями не высыпавшемуся, утомленному боями, промерзшему человеку оставить теплую постель! В предвкушении блаженного отдыха я уже расслабился.

Заместитель начальника штаба корпуса, чрезмерно вежливый подполковник (наверно, новенький), сообщил, что командование назначает меня начальником гарнизона города К.

После короткого инструктажа он велел мне немедленно приступить к исполнению своих обязанностей и в знак уважения отправил обратно на новеньком «виллисе». Тогда я впервые подумал, что американские машины не так уж плохи, хотя эта крамольная мысль противоречила тогдашним моим представлениям и взглядам.

Новое назначение принесло много хлопот. Тысяча неотложных дел дамокловым мечом нависла над моей бедной головой и требовала немедленного решения.

Мое положение усугублялось еще тем, что комендант гарнизона оказался на редкость неудачным. Мне с первого же взгляда он не понравился: флегматичное выражение лица и прищур подслеповатых глаз, расплывшаяся, рыхлая фигура, медлительная речь и столь же неповоротливый разум…

Майор был страшно ленив и, что еще хуже, забывчив.

Однажды он так меня допек, что я чуть не придушил его собственноручно. К счастью, я быстро подыскал для него заместителя, бойкого старшего лейтенанта, человека сметливого и энергичного.

Особенно много времени отняло у меня налаживание отношений с городскими властями.

Не прошло и трех дней после моего назначения, как в наш двор въехал крытый грузовик, из которого высыпался добрый десяток граждан в телогрейках.

Они мне представились: оказывается, это были местные руководители. Среди них были ответственные работники горкома и исполкома со своим техническим аппаратом и другие. Особенно запомнился директор будущего совхоза, воевавший в партизанском отряде, высохший, как мумия, желчный, въедливый человек, с лицом, дергающимся от нервного тика.

Очень скоро гражданские показали свои острые зубы. Дня не проходило, чтобы они не предъявили нам очередной ультиматум. То мы должны были немедленно освободить какие-то здания, то предоставить транспорт, то они требовали оказания шефской помощи для восстановления нормальной жизни в городе.

В городе почти не оставалось жителей, и он фактически находился в нашем распоряжении. Но «отцы города» не желали с этим считаться. По любому поводу они готовы были бежать к самому члену Военного совета, и тот, как правило, решал дело в их пользу. Одним словом, гражданские не давали нам житья!

И вот тут-то как раз выяснилось, что мой неповоротливый комендант послан мне самим провидением! В скором времени я взирал на толстенького майора как на своего спасителя… На бесконечные заседания исполкома я посылал вместо себя, сославшись на неотложные дела, именно его, и майор, сам того не зная, сполна отплатил гражданским за их кляузы. Своей педантичностью и несговорчивостью он выводил из себя даже самых терпеливых. От одного его вида у самых выдержанных подскакивало давление. Я же ликовал в душе и благословлял судьбу, пославшую мне такого коменданта.

В один из солнечных зимних дней гарнизонные дела привели меня в Н-ский эвакогоспиталь.

На руководство этого госпиталя я давно имел зуб, ибо оно явно пренебрегало всеми моими распоряжениями. Теперь эвакогоспиталь всячески тянул с передачей исполкому одного здания, находившегося на его территории.

Из горсовета мне сообщили, что этот дом раньше был общежитием госпитального персонала, но как только начальник госпиталя узнал, что здание хотят отобрать, сюда немедленно переселили тяжелораненых, превратив комнаты в палаты хирургического отделения.

Меня особенно взбесило то, что «инициативный» начальник госпиталя, написав довольно резкое письмо в горсовет, мне отправил копию. «Неужели вы не понимаете, — говорилось в письме, — что нельзя больных таскать взад-вперед. Через три месяца мы уедем отсюда и освободим вам все здание!»