Любовь поры кровавых дождей - [81]

Ночь я провел беспокойно. Клонило ко сну, но стоило мне положить голову, как сна ни в одном глазу. Я вскакивал, выглядывал из окопа, прислушивался к тишине, обходил посты.

На рассвете всех разбудил ужасный грохот.

Кругом разрывались мины и крупнокалиберные снаряды. Видимо, немцы считали нашу высоту главной в обороне, и потому мощнейший огонь артиллерии был направлен именно на нас.

Вражеские пушки находились, по всей видимости, где-то неподалеку: едва до нас доходил звук, как тотчас разрывался снаряд.

Артподготовка немцев длилась двадцать минут и прервалась так же неожиданно, как и началась.

В поперечном окопе, ведущем в глубь обороны, старшина Демченко напоил нас чаем, раздобыв в соседней части кипяток.

Я вытащил из полевой сумки одеколон, чтобы протереть лицо и руки. В эту минуту на вражеской стороне что-то ухнуло, засвистели снаряды.

— Ложись! — крикнул кто-то.

Я невольно втянул голову в плечи, и в тот же миг язык пламени, яркий как молния, ослепил мой окоп.

Адский грохот оглушил меня, я почувствовал жуткую боль в боку и в тот же миг понял, что падаю.

Я успел увидеть взметенные к небу столбы земли, потом глаза у меня сами собой закрылись, и в черной мгле поплыли огромные красные круги.

«Я ранен», — мелькнула мысль. На какое-то мгновение подступила тошнота, и тут же сознание покинуло меня.

Когда я открыл глаза, то вместе с невыносимым головокружением ощутил такую пустоту в животе, словно меня выпотрошили и даже выкачали воздух. Хотелось спросить у кого-нибудь, что со мной, потому что сам я вроде бы и воспринимал действительность, но как-то смутно. Отяжелевшие веки закрылись сами собой.

Спустя время я снова открыл глаза. Впереди маячили спины в вылинявших от пота гимнастерках.

Я с трудом повернул голову, и земля пронеслась перед моими глазами так, словно я смотрел на нее из окна мчавшегося поезда.

Значит, меня уложили на носилки и теперь, наверное, несут в госпиталь. Я почувствовал неописуемую радость: меня не оставили, обо мне позаботились.

Надежда птицей забилась в груди. Я хотел поблагодарить тех, кто нес меня, но язык мне не подчинялся.

Мне показалось, что я застонал. Перед глазами снова поплыли кровавые круги, такие, как давеча в окопе. Что-то тяжелое навалилось на меня, и я впал в глубокий сон.

Среди ночи я проснулся. С трудом огляделся.

Прямо напротив виднелся столб, на котором висела керосиновая лампа, похожая на шахтерскую «летучую мышь». Видимо, я лежал в палатке.

Ко мне подошла женщина в белом халате и положила на голову что-то холодное. Рука ли это была или мокрая марля, но мне стало очень приятно. Вскоре сознание снова покинуло меня.

Кто-то разговаривал возле моей постели. Из всей беседы только одно слово засело в моей памяти — «гангрена». Я знал, что такое гангрена, моему соседу по ее милости отрезали ногу.

«К черту, пусть отрезают! Лишь бы я жил… Пусть даже обе режут, если надо… Да, да, если это необходимо… И даже руку… Только бы жить… Жить…»

Я хочу подбодрить врачей, сказать им, чтоб они не боялись, я все вынесу, все… И не буду в обиде на них, как некоторые, наоборот, буду благодарен и никогда не стану роптать. Но я не в силах вымолвить слова, даже открыть глаза…

Иногда казалось, что кто-то куда-то ведет меня.

Я очутился где-то, где было очень светло и ясно, потом у меня вдруг жутко заболело бедро, до того сильно, что мне захотелось кричать… Не знаю, кричал я или нет…

Трудно сказать, сколько прошло дней с тех пор, как меня ранило. Когда я открыл глаза, то я увидел склоненное над собой морщинистое лицо женщины. На лбу у нее были такие же морщинки, как у моей бабушки, и глаза были такие же ласковые.

— Не бойтесь, скоро будете здоровы, — сказала мне женщина.

Знала бы она, какую неописуемую радость, какую надежду зажгла этими словами в моем сердце!

Значит, я спасен! Я хотел сказать этой доброй старушке, что не боюсь вовсе, но у меня не было сил.

…Да, но я ведь и не помню, как все произошло.

Как не помню! Я был ранен в своем окопе и упал… Да… упал… Интересно, почему смешались в памяти все эти картины?

…Я в Арадети, у моих друзей Ишхнели.

Потом меня с моим другом пригласили в деревню Саголашени.

Саголашенцы не дали нам вздохнуть, вино лилось рекой, а я, чтоб выглядеть молодцом, все пил и пил. Да, конечно, я перепил многих, но и мне пришлось несладко.

С трудом добрался я до отведенной мне комнаты и прислонился к стене возле окна. Сознание мое то обволакивалось туманом, то прояснялось. Я и не понял, когда и как опрокинулся навзничь… Я пришел в себя только тогда, когда больно ударился о земляной пол. Помню, я удивился. Уперся рукой и попытался привстать, но не смог сладить с отяжелевшим, как свинцом, налившимся телом. И снова упал. Не знаю, сколько я валялся на прохладном и сыром полу. Наконец кто-то помог мне, кажется, и тот был пьян, но меньше. Поднял меня, довел до постели.

Едва коснувшись постели коленом, я упал на нее как подкошенный. Переворачиваясь, я подвернул под себя правую руку, хотел ее высвободить, но у меня не было сил сделать это.

И голова у меня как-то неестественно скривилась. Я пытался вернуть ей нормальное положение, но тщетно. Наконец я кое-как высвободил руку, лег поудобнее. Мне казалось, на это понадобилась целая вечность. Как только я выпрямился в постели, как только почувствовал облегчение, вмиг впал в глубокий сон.