Любовь поры кровавых дождей - [79]

Между тем атакующий враг вторгался все глубже в расположение наших войск. В бинокль хорошо было видно, как в месте прорыва концентрируются все новые силы, танки, пушки, бронетранспортеры. За машинами следовала пехота.

Наша батарея была бессильна против такого натиска. Правда, орудия не молчали, но немцы словно и не замечали белых клубков от разрывавшихся снарядов, которые висели в воздухе, как ватные шары.

Со мною творилось что-то непонятное, я был похож на человека, который во время наводнения стоит, оглушенный, на берегу реки в оцепенении и ждет той минуты, когда разбушевавшаяся волна снесет его. Совершенно растерянный, наблюдал я в бинокль, как немцы в касках, преодолевая реку, будто муравьи, расползались по нашему берегу.

Шум за спиной привлек мое внимание: мимо быстрым шагом шли солдаты во взмокших гимнастерках, разгоряченные и возбужденные. Одни тащили пулемет, другие миномет и противотанковые ружья. Шли, склонив головы, молча, стараясь не отставать друг от друга.

«Отступают!» — пронзила меня страшная догадка.

То, что мы будем отступать, я предвидел, но не думал, что это случится так скоро и почти без боя. Не думал я также, что нам не помогут, не подбросят свежих сил. Это было, пожалуй, обиднее всего, но тогда я еще не знал, что у нашего командования не было и одного лишнего батальона.

В те горькие памятные дни мы на собственной шкуре испытали беспощадный закон военной тактики: дрогнул твой сосед, пропустил врага — и ты по его милости должен тоже отступать! Отступать, чтоб «выровнять линию», не попасть в окружение, быть рядом с дрогнувшим соседом. Разве это справедливо?

Да, на войне надежный сосед дороже жизни.

Долго еще отступали наши солдаты. Наконец с нашей батареей поравнялась замыкающая группа в несколько человек, в том числе два командира. Они удивленно уставились на нас, потом подошли ближе.

— Кто здесь старший? — спросил один из командиров. На петлицах его гимнастерки были полевые нашивки с тремя зелеными прямоугольниками подполковника.

— Я.

— Так чего же вы ждете? Не слышали приказ об отступлении на вторую линию обороны?

— Мне никто ничего не приказывал…

— Если не приказывали, — грубо прервал он меня, — то теперь я вам приказываю!

— Извините, но я не знаю вас, и кроме того…

— Я командир стрелкового полка подполковник Кротков, этот участок был поручен мне, теперь я руковожу отходом на запасную позицию.

— Пока мне не прикажет мой непосредственный начальник, я не сниму батарею, — поддержал меня Снегирев.

— Я вашего начальника… — грубо выругался подполковник. — Технику пожалели! А людей вам не жалко? Немедленно снимите батарею! Слышите? — закричал он.

— Товарищ подполковник, батарея в действии, не мешайте, иначе я буду вынужден…

— Дружище! — совсем другим голосом обратился он ко мне. — Не упрямься, и мы… — он запнулся, — и мы не хуже вас, но приказ есть приказ… Ты сможешь их теперь остановить? — он головой кивнул в сторону немцев. — Они и слева прорвали, взгляни… Через час будет уже поздно! Окружат нас, потом тебе же придется отвечать…

Он был, разумеется, прав, но что мне делать?! Как мне снять батарею без приказа? Я велел телефонисту связать меня со штабом.

— Отставить! Немедленно снимай батарею! Раз мы отступаем, то кого же вам ждать?

— Но у нас и транспорта нет, — признался я.

— Тогда взорвите орудия или снимите затворы, другого выхода нет. Выведите людей, иначе все пропадете.

Подполковник повернулся и, не прощаясь, пошел дальше.

Я стоял в нерешительности, не зная, что предпринять. Связь была прервана, с кем посоветоваться, что делать…

Минуты неумолимо бежали.

А батарея продолжала стрелять по врагу. Снегирев руководил умело, изредка он оглядывался и смотрел на меня, как бы спрашивая совета. Тогда, подбадривая его, я молча кивал головой.

В этот момент, не знаю откуда и как, перед нами появился старший сержант Бабашкин, весь взмокший, измотанный, видимо, нелегко ему пришлось, пока он добирался до нас.

Он передал Снегиреву письменный приказ подполковника перебазировать батареи на запасные позиции. «Немедленно снимайте батарею и занимайте позицию южнее высоты 217», — гласил приказ.

Снегирев взглянул на меня.

— Что ж, надо действовать, и немедленно! — сказал я.

И вот началось для нашей батареи то горестное и унизительное, что запоминается солдату на всю жизнь.

Началось отступление…

Сколько боли, сколько оскорбительного в этом одном слове!

Время снова закусило удила, минуты понеслись стремглав.

Все спешили. Даже те, кто до сих пор был спокоен и спокойствием своим подбадривал других.

Мы поснимали у орудий оптические приборы, затворы, прицелы разбили молотком, облили бензином резиновые колеса лафетов и подожгли их. Все, что под силу унести, взвалили на спины и чуть ли не бегом пустились к запасным позициям.

Удивительно, что по пути нам никто не встретился.

Почти в полном молчании наша группа двигалась к северу.

Выйдя на пыльную, потрескавшуюся от засухи, истоптанную солдатскими сапогами дорогу, мы увидели мчавшуюся на большой скорости нам навстречу машину. Едва она поравнялась с нами, из нее выпрыгнул лейтенант и взволнованно обратился ко мне: