Любовь поры кровавых дождей - [216]

— Нет, дедушка, я не попрекаю, я просто так спрашиваю. Я знаю, что Ната не опозорила себя с немцами.

— Не только не опозорила, но смелее всех наших женщин действовала. Соседей поддерживала, с партизанами связь имела, помогла им немецкого офицера захватить. Он им важные сведения сообщил…

— Значит, Ната — мужественная женщина?

— Да еще какая! Душой чистая, добрая. За нами, стариками, присматривает, мы же совсем беспомощные, трудится с утра до ночи. И в части, и дома — всюду она. А когда я болею — моя грыжа раз-то в месяц непременно разыграется, — тогда ей и дрова колоть приходится, и печь топить. Иначе б мы все давно перемерзли!.. А теперь этот чертов капитан привязался. На свою беду Ната к этим железнодорожникам пошла. Тут недалеко, говорит, пойду подработаю и за домом успею присмотреть. Да ей без службы никак нельзя: двое стариков на шее, дитя малое… А этот сукин сын как репей прицепился, боюсь, загубит он ее…

— Не бойся, дед, не загубит!

— Дай бог тебе здоровья, сынок. Ежели доброму человеку в беде поможешь, в большой или в малой, это тебе зачтется, не забудется. Великое это дело, помощь в беде, дороже жизни!

Старик умолк, а я опять думал о Нате.

Теперь совсем другой представлялась мне эта красивая женщина с бледным лицом и глазами, окруженными синевой бессонных ночей…

— Слышишь, идет? Должно быть, к тебе…

— Кто идет? — растерялся я.

— Ната идет.

— Откуда ты знаешь?

— Половицы скрипят, ее шаг слышу.

Я удивился: слух у меня прекрасный, но я не слышал ни звука.

— Откуда она идет?

— С чердака. Тебя беспокоить не стала, а с ними оставаться не захотела, вот и пошла наверх, а там мороз, как на улице…

Не прошло и минуты, как кто-то осторожно отворил дверь и на цыпочках прошел в дальний угол комнаты.

— Спят? — спросил старик.

— Оба спят, — тихо ответила Ната. — А ты чего не спишь, дедушка?

— Как же мне спать, когда ты так мучаешься!

— Все будет хорошо, дедушка. А как наш гость?

Я хотел ответить, но не смог вымолвить ни слова: слезы душили меня.

Ната склонилась надо мной, не зная, сплю я или нет.

— Чего тебе? — я старался говорить как можно проще и спокойнее.

— Уже рассвело, можешь идти потихоньку, пока дойдешь, наступит утро.

Я встал, надел сапоги и шинель. Сквозь ставни узкой полосой пробивался утренний свет. В дальнем углу комнаты я заметил детскую люльку. На широкой русской печке кто-то спал. Конечно, это была хворая жена старика.

Прощаясь с дедом, я сказал ему:

— Не бойся, дедушка, все будет в порядке.

— Дай тебе бог, сынок.

Ната снова шла впереди. На сей раз многочисленные переходы не казались такими длинными и темными.

Внезапно одна из дверей распахнулась, и перед нами предстал всклокоченный Лысиков, босой и распоясанный.

— А-а, попалась! Значит, с ним валялась, так! Меня за нос водишь! Где шлялась целую ночь? Как ты смеешь? Да ты знаешь, кто я такой…

Капитан орал с пеной на губах и размахивал руками перед носом Наты. Она стояла понурясь.

Тут я отодвинул ее в сторону, правой рукой схватил Лысикова за грудки, а левой так врезал ему в челюсть, что капитан отлетел и, как плохо набитый мешок, плюхнулся где-то в углу. Потом свалилась какая-то доска, что-то грохнуло, наступила могильная тишина. Но я уже не владел собой… я бросился в угол, поднял Лысикова и снова всадил ему левой. Я только старался не бить правой, потому что у меня, как и у моих братьев, удар смертельный, быка можем повалить…

Когда я в третий раз поднимал этого сукиного сына, в меня вцепилась Ната. Представьте, она тоже оказалась довольно сильной.

Я обещал ей, что больше его не трону, и только после этого она меня отпустила. Когда я нагнулся к Лысикову, тот едва слышно прошептал:

— Довольно…

— Чего довольно? — спросил я.

— Бить.

— Если оставишь Нату в покое…

— Даю слово командира.

— Ната ждет мужа, — прошипел я ему в ухо, — если он вернется — хорошо, не вернется — я женюсь на ней, а ты старайся не попадаться мне на глаза!

И снова шли мы по разбитой, обледенелой дороге, Ната впереди, я — сзади. И, наверно, целый километр прошли молча.

Снег бодро хрустел под ногами. После душной комнаты свежий воздух был все равно как вода для умирающего от жажды. Я чувствовал, что Ната искоса на меня поглядывает.

Я остановился, хотел, чтобы слова мои имели больший вес. Она тоже остановилась и посмотрела мне в глаза.

— Если бы они не помешали, ты бы пришла ко мне? — прямо спросил я.

— Нет.

— Тогда для чего ты все это затеяла? Зачем подсела ко мне в клубе? Заставила провожать? Почему оставила на ночь?

Она стояла и ковыряла снег носком сапога. Ответила не сразу:

— Как тебе сказать… Конечно, я несерьезно поступила… В тот день Лысиков опять мне угрожал, я была не в настроении. Перед кинокартиной немного выпила. Ты мне понравился. Потом, когда мы шли и ты все время шутил, я решила: будь что будет. Но, как видно, не судьба, они как раз тогда вломились, когда их не ждала!

— Ната, — сказал я на прощанье, — ты знай: я тебя никому не дам в обиду. Если что, только кликни!

Она благодарно улыбнулась, молча сжала мою руку и пошла к своей части, окруженной колючей проволокой.

В полдень, когда я обходил мастерские, ребята о чем-то оживленно галдели. Я поинтересовался, в чем дело.