Любовь поры кровавых дождей - [172]

— Я сделаю! — помимо воли слетело у меня с языка, хотя прежде мне никогда не приходилось иметь дело с водопроводом.

— Вот что значит благородный человек! — воскликнула женщина с родинкой.

— Что, что? Ты поставишь кран?! — Прокопенко разразился хохотом. Он смеялся долго, заливисто, смеялся до слез. Я был уверен, что смех этот — деланный, но получалось у него так естественно, что тот, кто его не знал, ничего бы не заметил… — Тоже нашелся мне мастер! Кран берется поставить! Ха-ха-ха! Да какой от тебя прок, ты гвоздя в доску не сумеешь вбить, он у тебя под молотком в узел завяжется!

— А вот поставлю, — сказал я твердо, весь вспыхнув, Прокопенко сразу смолк и внимательно оглядел меня.

— Что ж, в добрый час! — сказал он насмешливо.

Вечер был испорчен с самого начала. Оставаться здесь дольше не имело смысла.

Мы уехали домой, досадуя друг на друга.

Когда мы подъезжали к аэродрому, Прокопенко нарушил молчание:

— Вот что, капитан: сказано, не в свои сани не садись. Не надо путаться в чужие дела.

— От данного мной слова не отступлюсь, — угрюмо ответил я.

— Посмотрим, много ли от этого выиграешь.

— Посмотрим.

На другой день после обеда я взял с собой немолодого сержанта, ведавшего ремонтом пулеметов в моей роте, и, прихватив с собой инструмент, мы отправились в гарнизонную баню.

Надо было видеть удивление обеих женщин, когда мы принялись за дело. Правда, повозились мы немало, но в конце концов сделали что нужно и заслужили благодарность хозяек.

— Ну а теперь пойдете со мной в оперетту? — спросил я красавицу с родинкой.

Она долго смотрела на меня, словно никак не могла решить, согласиться на мое предложение или нет.

— Если вы в самом деле от всей души хотите этого, ничего не поделаешь, придется пойти, — сказала она наконец и еще раз внимательно посмотрела на меня.

Когда после однообразных фронтовых будней попадешь случайно на день-другой в тыл и там в мирной, спокойной обстановке проведешь вечер на спектакле или на концерте — получаешь такое удовольствие, такую бескрайнюю радость, что чувствуешь себя обновленным, помолодевшим, каким-то беззаботным мальчишкой. Привычной усталости как не бывало… Все вокруг представляется красивее, светлее, возвышеннее, и так празднично становится на душе!

Когда я стянул с себя шинель и сдал ее в гардероб, мне почудилось, что все это какой-то волшебный сон.

Небольшой, ярко освещенный зал показался мне сказочным дворцом. После самодельных чадящих коптилок, тускло озарявших наши землянки, электрический свет сам по себе производил впечатление чуда.

Непривычные ощущения и все мои мысли мгновенно отошли на второй план, как только я повернулся к Галине, чтобы помочь ей снять верхнюю одежду.

Оказалось, что она уже успела скинуть шубку и дожидалась меня, одетая в бархатное платье, облегающее ее ладную крепкую крупную фигуру. Блестящее черное платье с высоким белым воротничком и хорошо пригнанные сапожки на высоких каблуках подчеркивали красоту и стройность этой женщины.

Направляясь через фойе к зрительному залу, заметили, что почти все на нас смотрят. Мы были намного выше и крупнее всех окружающих и, видимо, поэтому привлекали к себе внимание. Это как-то сблизило нас.

Шел я рядом со своей спутницей, и голова у меня слегка кружилась, я чувствовал, что уже влюблен. Я слышал давно позабытый запах когда-то любимых духов «Красная Москва» — у Галины, по-видимому они сохранились с довоенных лет, — и мне вспомнилась былая мирная жизнь, я словно перенесся в то счастливое время…

Репертуар театра был бедноват. В этот вечер, бог весть в который раз, шла «Свадьба в Малиновке». Но зрители слушали и смотрели ее с величайшим удовольствием и от души хохотали над шутками Яшки-артиллериста.

— Посмотрите, что за смешные усы, совсем как у вас! — шепнула мне Галина.

В самом деле, лицо Яшки-артиллериста было украшено усами в точности такими же, как мои, — пушистыми, каштановыми, с длинными свисающими кончиками. Я заметил это уже давно, при первом его выходе.

— Усатый мужчина, по-моему, похож на кота. Я как посмотрю, мне сразу становится смешно.

— И когда на меня смотрите — тоже?

— Да, то же самое. Никак не пойму, зачем нужны усы? Это ведь атавизм! Вы сами себя уродуете. Будь на то моя воля, я всех заставила бы сбрить усы.

— И меня? — робко спросил я.

— Разумеется. Думаете, вас это не уродует?

— Ради вас я готов не только усов лишиться, но и голову обрить.

— Запомните! — погрозила она мне пальцем. — Ловлю вас на слове!

На мгновение я насторожился, подумал, не слишком ли много беру на себя. Но тут же это мимолетное чувство прошло. А в общем, я не обратил на этот разговор большого внимания.

После спектакля я проводил Галину домой.

Она предложила мне зайти к ней, обещала в благодарность за доставленное удовольствие напоить меня горячим чаем.

Обрадованный, я поспешил принять приглашение.

Ее дверь оказалась рядом с той, обитой войлоком, в которую в прошлый раз мы вошли с Прокопенко.

Комната была маленькая, но чистая и уютно обставленная. Чувствовалось, что здесь живет человек аккуратный, любящий порядок.

Мы стали говорить о том о сем — беседовали допоздна.

Прощаясь, я с фронтовой смелостью обхватил ее одной рукой, хотел притянуть к себе, но, представьте себе, даже с места не сумел стронуть.